современные запреты, налагаемые на поведение отдельного человека, касаются только действий, наносящих непосредственный ущерб жизни и здоровью других людей либо их имуществу. Как уж это получилось – возможно, по мере полного отделения свободы совести от совести, – но законы, существующие теперь в развитых странах, за редчайшим исключением не берут в расчет ничего, кроме сугубо материальных предметов и действий с ними.
С душой же человеческой и прочей идеалистической чепухой можно вытворять что угодно.
Вот если вам хотя бы обычной травки в проходном дворе предложат или, наоборот, вломятся в ваш дом с бейсбольными битами и требованием показать, где бабки лежат, – тогда, конечно, ответ должен быть сокрушительным. Быстро кр
А вот если вам впаривают отраву не растительного, но творческого, так сказать, происхождения; если в жилище вторгаются не гололобые отморозки через высаженную дверь, а деятели культуры с телеэкрана (не особенно, впрочем, отличающиеся по виду, мода, ничего не поделаешь), – тогда все не так просто.
Пример. В свободной нашей России открывается совершенно обычная очередная выставка искусства, которое красиво называется актуальным. И некий гражданин, настолько упертый в своей отсталости, что никогда и ни за что на такие выставки не ходит, видит репортаж с этого события в телевизионных новостях. И в репортаже крупным планом показывают живописное полотно, на котором изображен Спаситель наш Иисус Христос, а рядом с ликом Его – натуральная бутылка пепси-колы и подпись «Се есть кровь моя». И пока, трясясь и бледнея, ищет зритель телевизорный пульт, чтобы сгинула кощунственная мерзость, ворвавшаяся в его мирный дом, радостный оператор все держит и держит изображение. И оплеванный с экрана несчастный не спит полночи, снедаемый совсем, увы, не христианскими чувствами… Это называется свобода. Даже две свободы: свобода творчества и свобода информации.
Теперь представим себе, что телезритель пришел бы наутро на выставку и изничтожил бы упомянутое произведение искусства. Или, того пуще: обнаружил бы поблизости автора и дал бы ему – ну грешен – по роже. Что было бы? Большой вышел бы скандал. Потому что бить человека нельзя, его лицо – это, в сущности, его материальная собственность, которую трогать запрещает закон. А о картине и говорить нечего, уничтожать искусство – это варварство, не говоря уж о том, что полотно принадлежит галеристу, человеку почтенному и образованному, он немедленно пойдет в суд. И суд будет долго разбираться, и если даже вандала и оправдает (присяжные вообще добрые), мол, уж больно он расстроился, то прогрессивная общественность все равно осудит. Был прецедент, осудила она суд. Не нравится – ну не ходи по выставкам, или другое что-нибудь нарисуй, или телевизор выкинь, но на свободу не покушайся.
Короче: а ты не ходи по дворам, где наркотой торгуют, и дверь поставь стальную, битоустойчивую.
Можно, конечно, без рукоприкладства пуститься в дискуссию. Но шансов на выигрыш у вас нет, потому что аргументов, достойных нынешней культурной дискуссии, у вас и быть не может. Вам про самовыражение, новаторство, раздвигание границ, без которого не бывает искусства, а вы одно знаете: «нельзя». Почему же нельзя, когда во всем мире можно? Нельзя, уныло твердите вы, потому что нехорошо, грех, безобразие и… ну нельзя, и все.
Но просто «нельзя» теперь не бывает. Все можно, если без реальной драки, стрельбы и взрывов. А писать, рисовать, показывать на сцене и экране, говорить с трибуны и кричать на улицах – пожалуйста. Как говорится, на вороту не виснет. А если вы такой обидчивый и вас задевает – ваши проблемы.
И вот по улицам ходят выродки под людоедскими флагами; на лотках лежат книги, каждая строчка в которых оскорбляет не то что человеческое достоинство, но самое существование человека; все средства массовой информации победно сообщают об очередных мировых достижениях в славном деле легализации содомии; телепередача, идущая по национальному каналу в такое время, когда даже дошкольники бодрствуют, рассказывает о буднях подпольных борделей… Ну и что? Они ж у вас не украли ничего, не нанесли вам телесных повреждений хотя бы средней тяжести, пальцем не тронули ни вас, ни имущества вашего – терпите. У них свобода.
А у вас нет свободы – даже если есть силы – дать кощуннику по роже, изломать о хребет юного урода древко его фашистского флага, изодрать и сжечь поганую книжонку (фи, как можно жечь книги!), объединиться с соседями и прикрыть клуб, где собираются растлители, засудить телекомпанию, почти открыто рекламирующую проституцию. Купили телевизор? Он ваш, вот и выключите его. Не нравится вам этот новый, свободный, отбрасывающий один за другим все нравственные запреты мир? Отвернитесь. У вас есть полная свобода не видеть эту свободу, но не вздумайте встать на ее пути. У вас есть свобода терпеть свинство, не изгоняя свиней из общественных мест пинками, свобода видеть оплевание святынь, не пытаясь препятствовать, свобода выносить оскорбления, не давая пощечин.
Из любой истории раньше было принято извлекать мораль. Похоже, что из текущей общественной истории мораль извлекли раз и навсегда. Ее оставили в частной собственности частных лиц, но это особая собственность: она подвержена влиянию окружающей среды. Царская водка безграничной свободы разъедает ее на глазах бессильных хранителей.
Бессильно, хотя верно
Стремление избежать банальностей довольно часто мешает обсуждению самых важных, фундаментальных явлений действительности. Между
