бы он говорил немного медленнее, я и сам бы справился с переводом, но пока что я никак не показывал, что вообще понимаю русский.
– Что вам известно о другом пилоте? – спросил Дженнингс.
– В тот день было холодно, но мама дорогая! Джули было еще холоднее. Я быстро забыл о голубых цветочках у нее на трусиках.
Прощелыга врезал мне пистолетом по голове, и у меня посыпались искры из глаз.
– Вам известно о других пилотах?
– Само собой, – ответил я и тут же напомнил себе, что мне нужно сопротивляться. – Само собой, многие парни что угодно отдали бы, лишь бы увидеть Джули такой, какой я увидел ее в тот день. Боже, как она была хороша!
Дженнингс присел рядом со мной и поднял руку, чтобы Прощелыга повременил с новым ударом.
– Я понимаю, вы кажетесь себе умным, капитан Мур, но на кону не только ваше ограниченное геополитическое сознание.
– А ты переметнулся к противнику, потому что тебя перестали слушать? – я мотнул головой в сторону стоящего в углу Востова. – Товарищ, придуши-ка меня снова, чтобы мне не слушать этого грязного изменника.
Тут Прощелыга не сдержался и заорал на Дженнингса. Очевидно, перебежчик имел определенную власть, потому что он тотчас наорал на офицера в ответ.
– Кому ты жопу подлизал? – спросил я Дженнингса.
– Забавно. Мои причины работать на Советы не ограничиваются политикой. Достаточно будет сказать, что я интересовался той сферой науки, которая на Западе сегодня не в чести. Что подводит меня к важному вопросу, который поможет нам решить, протянете ли вы еще хоть сутки. Что вам известно о случившемся здесь инциденте и известно ли хоть что-то вообще?
– Сиськи у Джули Коннер были просто загляденье, но трогать их…
До этого момента Дженнингс сохранял спокойствие, но тут он ударил меня по лицу и по-русски крикнул Востову:
– Когда мы закончим, бей его сколько влезет!
Дженнингс и Прощелыга направились к двери. Востов кривовато мне улыбнулся, не догадываясь, что я знаю, что случится дальше… или должно случиться.
Я с трудом сел на матрасе, а Востов закрыл за ними дверь. Этот жалкий мерзавец так привык, что я не сопротивляюсь, что теперь ему казалось, будто он здесь главный.
Но он не понимал, что я отправился на это задание, готовый погибнуть. В моей летной форме даже была пилюля для самоубийства. Другие парни считали все это шуткой, но только не я.
Всякий раз, надевая высотно-компенсирующий костюм и садясь в малюсенькую кабину, я понимал, что любое задание может стать последним. Я также понимал, что если попаду в плен на вражеской территории, у меня будет лишь одна задача – удостовериться, что военные тайны, которые могут стоить жизни американцам, не попадут в руки противника.
Некоторым ребятам было тяжело это сознавать. Но только не мне. Я готов был без раздумий отдать свою жизнь. Я понял это в тот день, когда купался голышом с Джули Коннер. «Билли, – сказал я себе тогда, – это лучший день в твоей жизни. Все, что будет дальше, второсортно».
Востов хрустнул здоровенными костяшками и подошел ко мне.
Он не заметил, что я сунул руки в щель между матрасом и стеной, где лежала та самая ложка, которой я выцарапывал созданный нами с Пинем код, та самая ложка, у которой я отломал черпало, чтобы удобнее было царапать острым концом по бетону.
Востов прижал мою голову к стене, приготовившись нанести удар. Когда он занес руку, я выбросил кулак с заточкой и всадил ее ему прямо в почку.
Вытаращив глаза, он попытался осознать произошедшее. Я ударил его в шею, и он покачнулся. Рукоятка ложки выскользнула у меня из руки, когда он навалился на противоположную стену.
Он попытался зажать рану. По его пальцам потекла теплая кровь.
Я поднялся на ноги, из-за выплеска адреналина не чувствуя собственной боли. Востов замахал свободной рукой, пытаясь помешать мне достать у него из кармана ключ.
Окровавленной рукой он схватил меня за лицо, но я ее сбросил. Его сердце не справлялось с резко возросшей нагрузкой.
У меня не было ни единого шанса сбежать, но побег я и не планировал. Я планировал совершить самоубийство – погибнуть от рук солдат советской армии.
Когда мою безымянную звезду установят на мемориал в штаб-квартире ЦРУ, пусть это будет напоминанием о том, что я погиб при попытке побега, а не о том, что замерз до смерти или разболтал хоть что-то, чтобы меня обменяли на какого-нибудь советского шпиона.
Я нашел ключ от камеры и приготовился выскочить в коридор и сцепиться с первым же встречным – может, даже выхватить у него автомат, как сделал Пинь, и забрать хоть кого-то с собой на тот свет.
Пинь… Может, он захотел бы принять участие в этой самоубийственной миссии? Или же он полагал, что командование в Пекине в любом случае его
