то ли в силу своей ограниченности. Всякий раз Крошке Ань приходилось признавать свое поражение, искать компромиссы, уступать, считая это проявлением в нем ребячества. Во время очередного скандала она вдруг почувствовала жуткую усталость. Какой смысл снова уступать ему?! Она взяла паузу, не пошла первая, как раньше, на мировую, а он не захотел признавать себя побежденным – так отношения между ними и закончились.
Но ненависти у Крошки Ань не было. Как бы ни обижали ее мужчины, она никого из них не ненавидела. Наоборот, она им сочувствовала и бесконечно прощала. Мужчины казались ей созданиями от рождения жалкими и хрупкими. В них ей очень нравилась борода, она знала, какими она делает их – слепыми, беспокойными, нервными и болезненными, поэтому и жизнь у мужчин слепая, беспокойная, нервная и болезненная. Слишком большая ответственность лежит на каждом из них, социальное давление на мужчин в обществе гораздо сильнее, именно поэтому они чаще, чем женщины, склонны к деформации личности. Причиняя боль женщинам, на самом деле страдают они сами. Мужчины притворяются, что не замечают этого, и поэтому должны обидеть еще больше женщин. Эти страдания они превращают в своего рода игру, пытаясь забыться, снять боль алкоголем. Они похожи на заблудившихся в лабиринте детей. Женщин они не любят, ведут себя эгоистично и корыстно, все потому, что у них не осталось сил. Все, что они могут, – скатываться вниз по наклонной плоскости и безобразничать, превращая красивый и романтичный вечер в злобную шутку, фарс или даже скандал.
Потому что элегантность и романтика – это не для всех. Это что-то благородное, дорогое, расточительное. Они уверены, что не могут себе этого позволить. Конечно, ведь никто не может позволить. Кроме святых небожителей, у любого земного человека полно изъянов и слабых мест. Мужчины, несмотря на свое название, такие же хрупкие по своей природе, как и женщины. Их трагедия состоит в том, что общество хочет видеть их сильными. Им не остается ничего иного, как выглядеть такими. Но на самом деле с чего вдруг им быть сильными?! Да, они не плачут, но не оттого, что у них нет слез, а потому что мужские слезы льются у них не наружу, а куда-то внутрь. И плачут они гораздо больше женщин. Но, в отличие от женщин, мужчинам еще обиднее, ведь они вынуждены прятать и проглатывать эти слезы.
Подумав о женщинах, Крошка Ань, конечно, сочувственно улыбнулась. К ним у нее тоже не было ненависти, с ними она по природе была едина, прекрасно зная, какие трудности и повороты ждут их на пути взросления. В сравнении с мужчинами женщины более своенравны, поверхностны, хитры и расчетливы. Они импульсивны и склонны следовать зову сердца, за что их можно только пожалеть.
Размышляя о судьбах людей, Крошка Ань ни с того ни с сего вдруг расчувствовалась. Переживания ее были неоднозначны – ей было и радостно, и печально одновременно. Это была ее личная «трагикомедия». Именно это слово! Крошка Ань вдруг почувствовала, что каждый человек в этом мире ее папа-мама и он же ей сын или дочь. Их зло и добро, сила и слабость – это и ее зло и добро, ее сила и ее слабость. Если они плачут, она тоже плачет. Когда они улыбаются, она тоже улыбается. Каждый их нерв связан с ее телом.
Как это ни удивительно, но в этом мире все люди, все судьбы оказываются связанными воедино! Словно у каждого человека из самого сердца тянется тонкая-тонкая связующая ниточка – это и есть наша хрупкость!
Перед новым годом Крошка Ань ненадолго съездила к родителям. Уже много-много лет она этого не делала.
Слава богу, у родителей, давно вышедших на пенсию, не было серьезных проблем со здоровьем, с поесть-поспать они справлялись самостоятельно. Им помогала молодая девушка, взятая в дом из деревни по рекомендации много лет назад. Работница была трудолюбивая и честная, довольно неразговорчивая, но при необходимости могла обо всем сказать прямо и без обиняков. Родителям нравилась ее прямолинейность, они относились к ней, как к дочери. И она, в свою очередь, относилась к ним, как к родным. Что там за жизнь у старичков?! Поели, поспали, с утра часок погуляли, вечером телевизор посмотрели. Газетку почитать, каллиграфией позаниматься, по парку пойти пройтись, по магазинам пробежаться. Несколько раз в год обязательно ездили с группой в специально организованные для пожилых людей и пенсионеров туристические поездки типа «Алый закат» по разным интересным достопримечательностям[136], жили себе в свое удовольствие. Такая спокойная и сытая старость.
Больше всего Крошке Ань бросилось в глаза, что родители стали непритязательными в быту. Даже мама, раньше сумасшедшая чистюля, перестала обращать внимание, если у папы на куртке появлялись грязные пятна, покрывались пылью ботинки, во время обеда в уголке рта прилипала пара рисинок или проливался на стол суп из пиалы. Мама больше не упрекала папу за это. Да и сама она по утрам, бывало, на скорую руку умоется, причешется, кинет на себя вскользь взгляд в зеркало – и готово. Она теперь почти не красилась, одежду могла носить одну и ту же целую неделю. Постаревшие родители стали неряшливы и покладисты.
Но разговаривать с ними по душам Крошка Ань так и не научилась. Дочкин неудачный брак всегда был для них сердечной раной, но чем мама с папой могли ей в этом помочь?! Тем более что дочка всегда очень болезненно реагировала на подобные разговоры. И на этот раз они старались не затрагивать эту тему вообще. По большому счету, за всю свою жизнь Крошка Ань так ни разу и не поведала родителям о своих сердечных делах. В детстве родители вечно торопились на работу, а когда она выросла, уже сама стала слишком занята собственной жизнью. В их семье всегда стеснялись говорить вслух о сокровенном или делиться своими переживаниями. Человек всегда чем-то недоволен, говорить об этом – лишь понапрасну добавлять кому-то тревог и забот, уж лучше самому в одиночку с этим разбираться! Да и что уместно рассказывать-то? Даже родным и близким иногда далеко не все можно выложить.
Как и прежде, семья собиралась вместе за одним столом только во время еды, и тогда они болтали о том о сем. Все остальное время в доме стояла полная тишина.
В тот день отец, как обычно, после обеда курил на балконе. Он сидел в старом плетеном кресле, которое за долгие годы впитало в себя столько
