бы земля и небо поменялись местами. Монотонный грохот вертолета был уже не таким оглушающим, как днем, словно бы пропеллер тратил последние силы, разрезая эту безграничную тьму.
Вертолет приземлился на крыше кинотеатра поселка Цинмачжэнь. Дашань зевнул; оказывается, он задремал во время полета. Я тоже изрядно устал, но меня нисколько не клонило ко сну, будто бы и сон предал меня. Мы спустились вниз по лестнице и вернулись в ту прежнюю комнату.
– Присаживайся, – предложил Дашань. Он проявлял все больше дружелюбия ко мне.
Я сел. У меня было странное ощущение, я чувствовал себя заключенным перед допросом.
– О чем бы ты еще хотел поговорить? – сказал я, глядя на Дашаня; выражение его лица было жестким и безжизненным, как у манекена.
– Я еще о многом хотел бы поговорить. После того как я прочитал твой роман, у меня появилось огромное желание пообщаться с тобой.
Дашань тоже присел.
– Я пойду заварю вам по чашке чая, – предложил Сяошань.
Он вышел из комнаты, оставив меня с Дашанем наедине. Мне стало неспокойно. Я выдавил из себя неестественный смешок:
– Разве мы сегодня недостаточно много разговаривали? О чем еще ты хочешь поговорить?
– Нет, недостаточно, мне постоянно кажется, что у меня еще есть много чего, что сказать тебе. – Дашань обеими руками похлопал себя по лицу. – Эту маску очень трудно носить долго, на некоторых участках лица еще остались поры, и когда выступает пот, он колет мне лицо тысячами маленьких иголочек. Но со временем ты привыкаешь.
Ему что, хотелось снять с себя маску? Я сделал вид, что не понял его намека, мне не хотелось еще раз увидеть его обезображенное лицо.
В этот момент вошел Сяошань, неся две чашки чая. Я даже не знаю, откуда он его взял. Видимо, этот кинотеатр стал ему вторым домом и был снабжен всем необходимым для повседневной жизни.
Я поблагодарил Сяошаня. Находиться здесь в качестве гостя мне было гораздо спокойнее. Мне показалось, что время перейти прямо к делу. Я решил разъяснить всю суть происходящего и прямо спросил Дашаня:
– Ты доказал мне подлинность твоей истории. Я не просто поверил тебе, но и увидел все своими глазами. Теперь ты можешь сказать, какую цель ты преследуешь? Чего ты хочешь от меня?
– Хороший вопрос, – зааплодировал Дашань. – Тогда перейдем сразу к делу. Подумай как писатель – что бы я мог от тебя хотеть?
Я ответил:
– Ага, то есть тебе захотелось на моем фоне неудачника показать, насколько ты крут?
Дашань сказал:
– Люди тщеславны, и я не исключение. Но только ради того, чтобы потешить свое самолюбие, я не стал бы тратить столько энергии.
Я продолжил:
– Ты ищешь понимания? В особенности разностороннего понимания понятия «лицо»? Тебе кажется, что раз я написал роман «Внутреннее лицо», то нам есть о чем поговорить?
Дашань подхватил:
– Это само собой, но я не думаю, что ты можешь понять истинную суть лица. Разве что если…
– Если что? – У меня кольнуло в сердце.
Дашань сдернул маску, обнажив свое демоническое лицо с оскаленными зубами. Под маской оно сопрело до красноты и напоминало голову свиньи, зажаренной в соевом соусе; он выглядел безобразно и в то же время смешно. Сяошань подал ему мокрое полотенце. Дашань вытер лицо и со вздохом сказал:
– Эх, после того как у меня было изуродовано лицо, я ни разу не смотрел на себя в зеркало. Я избегаю всех предметов, в которых могу отражаться – оконных стекол, витрин, металлических предметов, дисков, водной глади. Если у меня нет возможности избежать этого, я просто закрываю глаза. Я прекрасно понимаю, что никто, включая меня, не в состоянии противостоять страху и ужасу, которые вызывает мое изуродованное лицо. Я ненавижу свою внешность. Я чувствую себя безумно одиноким, одиноким до дрожи, будто бы я последний скитающийся в мире людей черт. И этот кинотеатр я выкупил потому, что, когда я остаюсь здесь наедине с самим собой, я как будто остаюсь наедине со своими детскими воспоминаниями. Здесь не существует моего лица, оно тут не имеет значения. Только здесь я могу почувствовать себя живым, почувствовать себя полноценным. А за пределами этих стен я чувствую себя ущербным физически и уродливым душевно.
– Я понимаю… – пробормотал я.
Дашань продолжал:
– Я никогда не смотрюсь в зеркало, но это не значит, что у меня нет желания увидеть себя. У людей от природы есть желание смотреть на себя, и я не являюсь исключением. В такие моменты я смотрю на Сяошаня и представляю, что он – это я, каким я должен был бы стать, каким я мог бы быть в реальности. Но все же, как бы мне ни хотелось, Сяошань – это Сяошань, а не я, Дашань. Пусть мы и однояйцевые близнецы, но он – это он, а я – это я, и эту обособленность ничем не разрушить, никак не изменить. Теперь ты понимаешь мою боль? Я думаю, что если бы не было этого обособленного
