– А по-моему, ты слишком строг к себе, – возразила я яростно. – Не смей себя ругать, иначе побью!
Мартин ушел от меня, оставив после себя терпкое чувство сожаления и печали. И то ли его общая серьезность повлияла на меня, то ли усталость, но снова я остро ощутила, насколько же он старше меня. Настолько, что может быть терпелив к моим глупостям и не пытаться переломать меня.
Я вернулась в свои покои на следующий же день и за ужином, стараясь держать голову прямо и не обращать внимания на холодность старших сестер и внимательный взгляд Мариана, рассказала о том, что пережила.
– Странно, – закончила я с невнятным смешком, – что я могу обжечься о сигарету, Ангелина постоянно обжигалась о печку, раз огонь нас не трогает.
– Возможно, – сухо сказала Ани, взглянула на свои запястья… и побледнела немного. – Возможно, сила просто не тратится на пустяки.
Я согласилась. Я рада была, что она хотя бы вступила со мной в диалог.
Рассказ пришлось несколько раз повторить поутру, в Зеленом крыле, лично Тандаджи. Я делилась именами и фамилиями, по его просьбе вспоминала детали, одежду заговорщиков, обрывки фраз и говорила так долго, что у меня скулы заболели. Впрочем, тидусс ничем не выказал своего отношения – был вежлив, мягок («Крокодил, притворяющийся плюшевым», – съехидничал внутренний голос) и очень почтителен. Только настойчиво попросил быть осторожной впредь.
Я пообещала. Я вообще была удивительно покладиста в эти дни. Только периодически смотрела на телефон – и ждала звонка. Но Люк не звонил. Не писал.
Лишь через два дня после ранения в мои покои принесли букет нежных цветов. «Скучаю по тебе», – говорили розовые камелии. «Давай рискнем?», – шептали белые фиалки. Огненным лепестком поглядывал на меня мак, не требуя перевода. И опять был конверт – а в нем билеты и программка зала органной музыки в центре Иоаннесбурга. Выступление гениального органиста, запланированное через несколько дней, было помечено ручкой.
«Тебе понравится», – оказалось написано на обратной стороне.
Я словно услышала его хрипловатый насмешливый голос, взбодривший меня куда лучше крепкого кофе. Подошла к окну, распахнула его, вдыхая ледяной воздух, и улыбнулась.
Эльсен по телефону бушевал и метал молнии – на работу меня не выпускали. Зигфрид, когда я сунулась к нему, страдальчески развел руками.
– Извините, ваше высочество, ее величество запретила открывать вам переходы.
– Не ваша вина, Зигфрид, – зловеще улыбнулась я, чувствуя себя так, будто мне на шею накинута удавка. И пошла к Василине, ощущая, как в животе сворачивается ледяной узел страха перед грядущим скандалом. После посещения меня в лазарете мы сказали друг другу не больше десятка слов.
– Ее величество проводит совещание, – помощница Василины, сидящая у королевского кабинета, вежливо поднялась со своего места. – Простите, ваше высочество.
– Ничего, – я через силу улыбнулась. – Придется потревожить ее.
Я заглянула в дверь – Василина, строгая, застегнутая на все пуговицы, внимательно слушала министра обороны. Вокруг стола чинно сидели генералы – и все это форменное собрание повернуло головы, глядя на меня, дерзнувшую побеспокоить королеву. Вася настороженно подняла голову.
Я выдавила самую любезную улыбку.
– Доброе утро, господа. Ваше величество, сестра моя, уделите мне несколько минут. Прошу.
Василина немного покраснела и с волнением покрутила ручку, зажатую в пальцах. Кивнула.
– Господа, прошу, оставьте нас. Вернемся к разговору через пятнадцать минут.
Я подождала, пока краса и гордость нашей армии удалятся, и села напротив сестрички. Я нервно постукивала ногой, она нервно щелкала ручкой. Две девочки, которые не умеют и не любят ругаться. Но в глазах ее была твердость. Настоящая правительница.
– Мне нужно на работу, – начала я тихо и примирительно. – Отмени запрет, Василина.
– Ты легко можешь работать в Королевском лазарете, – предложила она, сжав в руках ручку.
– Вась, – я старалась говорить спокойно. – У меня есть работа. Есть обязательства. – В голове щелкнуло что-то мудрое, и я добавила: – Ты же не хочешь, чтобы уже к концу недели по всей стране шла молва, что третья принцесса побаловалась работой и ушла, даже не удосужившись предупредить? Подумай, какой это удар по репутации нашего дома.
Сестра вздохнула, на глазах превращаясь из грозной королевы в мягкую и не способную спорить Василину, и со стоном прижала руку ко лбу.
– Мариш. Я очень испугалась за тебя… тогда. И не хочу, чтобы это повторилось. Мне плевать на репутацию, лишь бы ты была жива.
– В больнице меня охраняют, – я пыталась поймать ее взгляд и убрать умоляющие нотки из голоса. – Из здания я не выхожу. Но там люди, Василина, которым я нужна. Там хирург, который говорит, что я для него – еще одна волшебная пара рук. Пусть это не такая значимая работа, как твоя, – я постаралась говорить не очень горько, – но это моя ответственность.
Василина хмурилась, но глаза были полны отчаяния.
– Мне жаль, что так случилось. Что я подвела тебя, – добавила я сдержанно. Врать трудно – я бы повторила свой побег еще раз. – Но запереть меня –
