Эти двое были поглощены своими поисками.
«Охота за костями, – писал Джонсон, – имеет особую притягательность, не похожую на притягательность охоты за золотом. Никто никогда не знает, что он найдет, и возможные открытия, ожидающие человека, подстегивают поиски».
И они действительно совершали открытия. Пока остальные копали на склоне утеса, Коп работал на участке внизу, зарисовывая, делая заметки и классифицируя. Он настаивал на том, чтобы студенты дотошно записывали, как именно найденные кости были расположены по отношению к другим.
Чтобы разрыхлить камень, в ход шли лопаты и кирки, после уступавшие место инструментам поменьше, казавшимся довольно простыми: молотку, зубилу, кайлу и кисти. Несмотря на нетерпение студентов, им сперва пришлось научиться множеству специальных приемов: для работы с камнем они научились выбирать один из трех молотков разного веса с широкими головками, одно из четырех зубил разной ширины (вывезенных из Германии, объяснил Коп, из-за качества их стали), один из двух стальных резцов разных размеров. Чтобы смахивать грязь и пыль, они познакомились с ассортиментом жестких кистей.
– Мы забрались слишком далеко, чтобы работать неправильно, – сказал Коп. – К тому же окаменелости не всегда легко поддаются.
Человек не просто выбивает окаменелую кость из скалы, объяснил он. Человек изучает положение окаменелости, в случае необходимости простукивает камень зубилом и только изредка энергично бьет молотком. Чтобы найти трудно различимую границу между костью и камнем, нужно разглядеть разницу в их цвете.
– Иногда помогает просто плюнуть на нее, – говорил Коп. – Влага усиливает контраст.
– Я очень быстро умру от жажды, – пробормотал Джордж Мортон.
– Не только смотри?те на то, что делаете, – наставлял Коп. – Еще и слушайте. Слушайте, какой звук издает зубило, ударяя о камень. Чем выше тон, тем крепче камень.
Он также продемонстрировал, как в зависимости от наклона скалы принять правильную позу, чтобы извлечь окаменелости. Они работали, лежа на животе, стоя на коленях, сидя на корточках, а иногда – выпрямившись во весь рост.
Когда поверхность скалы была особенно крутой, в нее вбивали колья и страховались веревками. Им пришлось понять, как солнечные лучи, падая под определенным углом, освещают не только поверхность камня, но и его трещины и неожиданные глубины.
Джонсон поймал себя на воспоминаниях о том, как сложно было научиться фотографировать. Извлекать окаменелости из хватки камня, не повредив их, было куда труднее.
Коп показал им, как размещать инструменты под рукой, чтобы работать как можно эффективнее, потому что в течение дня каждый студент откладывал молоток и зубило и брался за кисть, а потом снова – за молоток и зубило во всевозможных комбинациях сотни раз. Левши держали зубила у правой руки, а кисти – слева.
– Эта работа утомительнее, чем вы ожидаете, – сказал Коп.
Так и было.
– У меня болят пальцы, болят запястья, болят плечи, колени и ступни тоже болят, – сказал Джордж Мортон спустя первые несколько дней.
– Уж лучше у тебя, чем у меня, – ответил Каравай.
Когда кости спускали в лагерь, Коп раскладывал их для контраста на темном шерстяном одеяле и пристально смотрел на них, пока не замечал, как они связаны друг с другом.
В конце июля он объявил о новом утконосом Hadrosaurus, неделей позже – о летающей рептилии. А потом, в августе, они нашли Titanosaurus[42] и, наконец, зубы Champsosaurus[43].
– Мы находим замечательных динозавров! – ликовал Коп. – Замечательных, удивительных динозавров!
Работа оставалась изматывающей, изнурительной, иногда опасной. Во-первых, масштаб ландшафта, как и на всем Западе, был обманчив. Утес, выглядевший маленьким, во время подъема оказывался в пятьсот или шестьсот футов высотой. Карабкаться по отвесным осыпающимся поверхностям, работать на полпути к вершине, сохранять равновесие на склоне было крайне утомительно.
То был странный мир: часто, работая на этих огромных каменистых откосах, люди находились так далеко друг от друга, что едва видели один другого, но благодаря царящей вокруг тишине и изогнутым утесам, игравшим роль гигантских воронок, могли вести внятные беседы, не повышая голос громче шепота, несмотря на непрерывные звуки раскатистых ударов и негромкого звяканья молотков, бьющих по зубилу, а зубила – ударяющего по камню.
Случалось, что глубокое безмолвие и одиночество становились гнетущими. Особенно после того, как кроу снялись со стоянки, студенты стали тревожно сознавать тишину.
И Штернберг оказался прав: в конце концов хуже всего на пустошах была пыль. Крайне едкая, она вздымалась с каждым ударом кирки или лопаты; жгла глаза, щипала в носу, запекалась на губах и вызывала приступы кашля; жгла незажившие порезы, покрывала одежду и вызывала раздражение на сгибах рук и ног и под мышками; скрипела в спальных мешках, припорашивала еду, делая ее горько-кислой, и сдабривала кофе. Ветер шевелил пыль, и она сделалась постоянной силой, отличительным свойством этих суровых и грозных мест.
Руки, которыми приходилось делать все, особенно выкапывать окаменелости, вскоре стали ободранными и мозолистыми, и пыль щипала каждую
