Отец махнул рукой и ушел.
Мать, поджав губы, смотрела на Лассу, та избегала ее взгляда. Аррин пытливо всматривался в расстроенное лицо тетки, ожидая, что та скажет нечто такое, что всех обрадует. Мальчик плохо понял, почему все так разъерепенились, только ясно было, что все из-за него и что от тетки-магички ждали многого. Но та не поднимала глаз и так сжималась на кровати, словно ее сей вздох начнут бить.
– Ну да за спрос не бьют, – в конце концов заявила бабка, обращаясь к Лассе. – А теперя решай чего.
Обернулась к младшей дочери.
– Спасибо, что приехала, да могла б и не тревожиться, – пошла к выходу вперевалку. – Как не было с нее проку, так и нет, бестолочь косорукая. И чего было ждать от свихнутой?
Ласса тихонько шмыгнула следом, повелительно махнув рукой ребенку. Умма так и не подняла глаз.
Когда голоса во дворе затихли, она легла на кровать и долго-долго лежала, глядя на расплывающееся пятно света в низком грязном окошке.
Никто из родителей и головы не повернул, когда Умма уезжала, зато, пока она проехала улицу, встретила почти всех соседей.
Ее скоренько благодарили за помощь и тут же многословно принимались укорять, что она так быстро покидает деревню. Как она может уехать, когда у одной соседки коза кашляет, у другой цыплята померзли, у третьей руки в бородавках?
Под конец девушку догнал раскрасневшийся деревенский голова, Оррий-Грамотный.
– Девонька моя! Ты куда наладилась? Уезжаешь? Да как же! Я б тебе местечко выделил, избу хорошую, да нам бы своя магичка! Ты ж не шебутная, как бабка твоя была, от той деревня натерпелась – а ты ж девка хорошая, толковая! Оставалась бы!
Умма помотала головой, едва сдерживая злые и досадливые слезы. Всех, решительно всех она расстроила, для всех оказалась недостаточно хороша, полезна, толкова!
Последней ей встретилась Ласса – Умма выезжала за околицу, а сестра заходила в деревню. В волосах у нее была паутина, на ноге – свежая тонкая царапина.
Девушки долго, молча и горько смотрели друг на друга, потом Умма пнула пятками ослика, да и поехала себе дальше. Но в последний вздох обернулась. Сестра стояла и смотрела на нее спокойным и грустным взглядом.
– Где Аррин?
– Ар-рин? – медленно повторила Ласса и улыбнулась виновато. – В лесу потеряла. Другого рожу, нормальненького.
Умма уже заканчивала высадку нивяника, когда услышала сухой хлопок калитки и мягкие шаги по дорожке. У гостя была уверенная и легкая походка, словно он танцевал, а не шел.
– Кинфер!
Девушка выскочила из-за дома, на ходу срывая с себя перепачканный землей фартучек, и бросилась к эльфу.
Судя по выгоревшим светлым волосам, загорелому лицу и летней одежде, он только что вернулся из сельской местности – а может быть, из Меравии. Он похудел с их последней встречи, и его лицо приобрело еще большее сходство с кошачьим.
– Кинфер!
Он с готовностью подхватил напрыгнувшую на него девушку, подержал на весу, покачивая, чмокнул в висок. Опустил на землю, отстранил на вытянутых руках, полюбовался, встрепал ей волосы. Она была невыразимо хороша даже сей вздох – растрепанная, встревоженная и перепачканная в земле.
– Ты останешься? – с надеждой спросила Умма.
Эльф рассмеялся.
– Это первое, что тебе хочется узнать? Останусь, останусь. Давай показывай, как вляпалась, золотая.
Умма схватила Кинфера за руку, повела в дом.
– А Дорал тебе не сказал?
– Сказал. Но я как-то… Ты правда забрала мальчишку у лешего?
– Правда. На ослика сменяла.
– Я думал, Дорал шутит!
Дверь, ведущая в дом из сеней, была открыта, проем завешен, чтоб не налетали мухи. Кинфер отдернул занавесь, привычно пригнулся, проходя в комнату.
– Привет. Ты Аррин?
Три парящие тряпичные куколки упали на пол, мальчишка обернулся.
– Привет. А ты Кинфер?
– Кинфер, – согласился эльф, подошел, присел рядом на корточки. – Практикуешься?
– Да. Умма говорит, мне нужно упражнять со-сре-точность, а то я разнесу дом к демоновой матери и Умма никогда за него не расплатится.
