– Вигге, – позвал Хортим, приподнимаясь. Шкуры сползли с его одежды, заботливо высушенной над огнем, и князь отбросил их на край скамьи. – Вигге, я хочу тебя спросить.
Не этого ли ты ждал, отшельник?
– Спрашивай, – умиротворенно ответил тот.
Хортим спустил ноги в сапогах на пол, но не спешил вставать. Сцепил пальцы вокруг теплой чарки и вскинул лицо:
– Чуеслав сказал, что ты можешь быть из Войличей. И что ты едва ли не брат князя Мстивоя – это так?
Вигге холодно усмехнулся, но никто, кроме него, не нашел ничего смешного. Шумно вздохнув, Фасольд отставил чашу на лавку рядом, а Арха приоткрыл серый глаз, показывая, что не спит. Затих стук игральных костей.
– О нет. – Слова передернули тонкие губы Вигге. – Я не из Войличей.
– Думаю, ты честный человек. – Хортим чуть не рассмеялся от облегчения: по счастью, судьба не свела его с беглым родичем Мстивоя. Юноша подался вперед, смущенно и весело улыбаясь: – Просто Чуеслав так убеждал, что ты из княжьего рода…
– Я сказал, что я не из Войличей, – перебил Вигге. – Но я не говорил, что я не из княжьего рода.
Внутри Хортима что-то оборвалось, а в натопленной комнате внезапно потянуло морозцем. Язык присох к небу, в голове засвербило – как нельзя кстати пришелся Фасольд, который, нахмурив брови, хрипло потребовал:
– Объяснись.
Но Вигге ему не ответил.
– Хорошо, – тогда протянул Хортим, – хорошо… Что же ты раньше молчал?
– А ты не спрашивал.
К этому времени гуратский князь уже взял себя в руки и даже отхлебнул ароматного варева из чарки. Покачал головой и произнес:
– И что у тебя за род?
– Не моложе твоего.
– Быть такого не может, – хохотнул Арха, хотя глаза у него стали настороженными, словно у охотника. Хортим удивился: Арха не смел вмешиваться в разговоры своего князя, если только тот сам не просил. А здесь… Неужели всех так задела история Вигге? – С родом моего государя может сравниться только род Мстивоя Войлича. Других нет.
– Есть, – мягко возразил Вигге, прижимаясь спиной к стене. Казалось, он совсем не испытывал неловкости или волнения, а разговор шел так, как ему хотелось.
– И какое же твое родовое имя? – Голос Хортима сделался тихим, но твердым, – так бывало всегда, если происходило что-то важное.
– Оно тебе ничего не даст.
– Странно. – Юноша недобро сощурил глаза. – Какие у вас владения?
– Такие же, как и у тебя, – ответил Вигге. – Обратившиеся в прах.
– Довольно, – рявкнул Фасольд, поднимаясь. Словно рассеялось все призрачное уважение, которое воевода испытывал к Вигге, – до того он стал гневен и зол. – Что ты все юлишь, отшельник? Ври, да не завирайся. Может, мне стоит вытряхнуть из тебя слова? Пусть вырвутся вместе с кашлем из твоего горла!
– Не вытряхнешь. – Вигге пожал плечами. – Нет у тебя таких сил.
Зря, зря он это сказал – Фасольд выпустил из ноздрей воздух, будто рассерженный бык. Даже Латы и Инжука поднялись – разнимать, если что случится, – да так и застыли.
– Не знаю, княжеский ты отпрыск или нет, – медленно говорил Фасольд, переступая по скрипящему полу, – но пока ты прятался на севере, словно трус, я участвовал в битвах. Я возвеличивал свое имя, и я поливал свои руки кровью недругов и слезами их вдов.
Вигге рассмеялся. Это был холодный и серьезный смех.
– Не говори мне о битвах, воевода. Я сражался в войнах, о которых бабка рассказывала тебе перед сном. И не говори мне о своем имени – мое старше, чем вся твоя семья.
– Вигге! – требовательно одернул Хортим. – Что за дело привело тебя на юг?
Отшельник отвел взгляд от закипевшего, готового разразиться бранью Фасольда и с любопытством посмотрел на гуратского князя.
– О, – выдохнул он, кривя губы в новой, еще более прохладной усмешке. И осмотрел каждый холмик ожогов, оставшихся на лице Хортима. – У меня с твоим Сарматом-змеем старый должок.
– Да брось. – Арха вскочил на ноги, будто хотел телом прикрыть своего князя. – Ты даже не знал, что он проснулся!
– Верно, – прошипел Хортим, твердо отодвигая Арху в сторону: голос стал очень, очень тихим. Юноша уперся локтями в колени – он и Вигге оставались единственными, кто еще сидел на скамьях. – Ты не знал.
– Я и говорю, княже. – Зрачки Вигге вытянулись, пропахав густую голубую радужку. – Это очень старый должок.
