Лутый понял, что теперь он точно бредит. Скали даже попытался зажать уши, но юноша силой протащил его мимо шатра – краем глаза он заметил, что полог колыхнулся. Не хватало еще свидетелей. Лутый сдержанно выругался и повел шатающегося приятеля дальше.
– Не хочу слушать, – пробормотал Скали. – Громко.
И тогда Рацлава вытянула из него первую нить.
Песня перевала
VI
Виток за витком караван медленно полз по серпантину. Громады камня были светло-серыми, окутанными морозной поволокой. Ничего не осталось от ржаво-золотого, царившего ниже октября: клубясь, крапинки снежинок покалывали лица и шеи. Караван поднимался, и Тойву видел, как на ветру хлопало их длинное знамя. Рдяное, будто кровь.
Тойву никогда не был чересчур суеверен. И не боялся ни сглаза, ни дурных пророчеств, но сейчас, придержав коня, посмотрел на Совьон. Теперь она ехала рядом с ним – Тойву разглядел, что на ее смоляных бровях оседало мелкое снежное просо. Зачем он повернулся? Ждал, что в ее чертах увидит предсказание – ответ, что ждет их на Недремлющем перевале? Но Совьон больше занимала дорога, узкая тропа, змеившаяся кверху. Знамя реяло, и расползающиеся с одного конца нитки походили на мягкие трещины жил. Каменные валы вокруг были присыпаны колючим снегом, а небо терялось в белых облачных вихрах, смешанных с пронзительно-голубым и сизым. Горная лента вилась, петляла, скручивалась в тугую спираль, и колеса телег тяжело ухали. Тойву вдохнул глубже, и воздух, пощекотавший его горло, был ледяной.
Ему бы лишь отдать Сармату его богатства и невесту. Лишь бы вернуть людей, ехавших за его спиной, живыми и целыми – он не просит у богов ни славы, ни почета. Отряд и так уже потерял старого Крумра, и, чтобы защитить остальных, Тойву, уверенный, что от судьбы не убежишь, Тойву, державшийся в стороне от ворожбы и никогда не любопытствовавший, что грядет в будущем, готов прислушиваться к предостережениям Совьон. Он не знал, была ли женщина пророчицей. Не знал, откуда она, хотя никто из каравана не говорил с ней больше, чем он. Совьон не роняла слов попусту, и на ее плече сидела умная хищная птица, и синий полумесяц на скуле был ущербным – этого Тойву хватало.
– Где мы остановимся на ночлег? – Голос Совьон рассек снежную муть. Прохладный и твердый, он царапнул ухо. Тойву ответил: воины, которых он выслал вперед, узнали, что выше дорога расширялась, пробегая по плоскому выросту горы.
– Там и разобьем лагерь.
Он тяжело откашлялся, а женщина кивнула и больше не сказала ни слова.
Караван ехал дальше: тянулись ряды людей в кольчугах, а на заснеженной тропе подрагивали телеги. Тойву различал хрип коней и хруст наледи, смешанный со свистом ветра, но заметил, что больше дня не слышал свирели. Раньше драконья невеста играла, сидя в своей повозке, – ее музыка могла отвлекать, но Тойву насторожило и молчание.
Знамя плескалось в холодные кудри облаков, за которыми мерк прозрачный закатный свет. Голубизна под ними начинала таять: темнело здесь быстро, но каравану удалось добраться до места вовремя, еще до ночи. Тойву спешился и прочистил горло: внутри что-то неприятно саднило. Его люди споро разбили палатки, поставив вплотную друг к другу, и, взяв хворост из запасов, разожгли желтые огни. Теперь не устраивали ни больших костров, вокруг которых собирался отряд, ни ужинов под открытым небом. Их лагерь сжимался, стараясь слиться с горами. И после подъема у воинов оставалось немного сил.
Тойву сидел на маленьком сундуке возле своей постели, когда в палатку, согнувшись вдвое, зашла Совьон. Мужчина уже был в одних портах и неподпоясанной рубахе, а Совьон даже не сняла плаща – иногда Тойву казалось, что она спала даже меньше, чем он.
– Я слушаю. – Его голос треснул, и предводитель снова откашлялся. Совьон покачала головой, когда Тойву начал подниматься, и спросила коротко:
– Заболел?
Тойву выглядел утомленным, но на его прямых плечах лежали рыжие, еще не расплетенные две воинские косы, и широкая грудь вновь стала вздыматься ровно и спокойно.
– Я? – Он усмехнулся. – Этот холод для меня – не холод. Меня не свалит кашель.
– Кто знает? – ответила Совьон просто. – Переход еще впереди.
Серо-голубые глаза Тойву встретились с ее, синими. Мужчина, не отвечая, почесал бороду на шее, а Совьон достала из-за пояса холщовый мешочек. Вытряхнула на ладонь бечевку с круглым деревянным оберегом: на нем был выжжен неизвестный Тойву узор, огибающий колесо, в центре которого сидела перечерченная птица.
– Возьми.
– Я ношу только один оберег, – сказал Тойву мягко, но пальцы Совьон успели вложить подарок прежде, чем мужчина сжал кулак. – И зарекся носить другие.
– От других женщин? – Совьон вскинула бровь. – Я не соперница твоей жене, предводитель. И пусть тебя хранят и ее любовь, и верность, и оберег, который она сделала, но…
