– Такие же большие?
– Да вроде да. Но он же не от этого…
– И ты, конечно, никуда не пойдёшь эту штуку проверять…
– Почему? Можно и проверить.
– Проверь, ладно? Обязательно…
Жена вдруг тихо заплакала и сжала его крепко, как только могла.
– Ты такой у меня хороший…
Мужчина стал гладить жену по спине, и вскоре она уснула, а уснув – выпустила его из своих объятий и отвернулась.
Ей приснился печальный сон. Всей семьёй, счастливые, они едут на машине по удивительно красивой местности: море, горы, сосны. Он сидит за рулём и о чём-то оживлённо рассказывает ей, а уплотнение на его шее между тем стремительно растёт. Наконец, когда оно достигает размеров футбольного мяча, она не выдерживает и прокалывает это уплотнение неизвестно откуда появившейся в её руке иглой. Она сразу видит совершенно здоровую, гладкую шею, и готова вздохнуть с облегчением. Но тут происходит неожиданное: муж останавливает машину, выходит на улицу и грустно, хоть и без малейшей обиды, куда-то удаляется. Она понимает, что он уходит навсегда…
Она проснулась в слезах и не обнаружила мужчину рядом. Она перекрестилась (что делала чрезвычайно редко), тихо поднялась с дивана, вышла в коридор и увидела слабую полоску света под дверью кладовки.
Подойдя к двери вплотную, она стала жадно вслушиваться в едва различимые шорохи, стараясь по звукам понять то, чего не могли, не смели увидеть её глаза.
Тут что-то отвлекло её, она посмотрела на кухонное окно, за которым светлела летняя ночь, и внезапно ощутила счастье, похожее на то, что испытывала, когда в её животе зашевелился первый ребёнок. Она не знала тогда, кто это будет – мальчик, девочка, – но это не мешало ей нежно поглаживать свой живот – закупоренный домик, в котором так хорошо было маленькому любимому человеку.
Она медленно прошла в детскую, поглядела на детей, поцеловала их, а потом долго стояла у окна.
Где музыка ваша…
Вчера ходили на кладбище к Васе. А позавчера был ровно год, как он умер. Собственно, первый раз у него на могиле побывали.
Обычный такой памятник мама ему поставила – чёрная плита, прямоугольная, фотография с улыбкой, подпись: «Вернуть нельзя, позабыть невозможно». Бросается, конечно, в глаза, что лицо совсем молодое, 27 ему было. Попал, как говорится, в «клуб». С другой стороны, кто Васю не знал, тому, наверное, ничего и не бросается. Молодым лицом сегодня на кладбище никого не удивишь, там через одного.
Не знаю, к чему я это вообще: обычный, не обычный памятник. Наверное, к тому, что всё-таки немного хотелось, чтобы Васино место захоронения как- то выделялось. Хотя то, что хотели сделать мы с ребятами, – это, конечно, был бы полный идиотизм. Такое только по обкурке и может в голову придти. Хорошо, в общем-то, что нас с этим делом обрубили. Мы хотели ему памятник в форме электрогитары сделать. Даже набрали его маму. Никто ей звонить не хотел, пришлось скинуться на камень-ножницы, выпало Никите. Только поздороваться и успел. Она ему сразу: «Чтобы больше не звонили. А если встречу вас у него на могиле, прогоню поганой метлой». Надо отдать ей должное, она сказала всё это спокойно, без истерики. Сказала – и гудки.
Вот поэтому мы позавчера к нему не пошли, а пошли только вчера. Чтобы, не дай Бог, с мамой его не пересечься.
Пришли. Выпили на шестерых две бутылки водки, закусив это дело мерзкими ватными огурчиками. Постояли, посмотрели, как падает первый снежок. Сказать особо было нечего. С одной стороны, всё и так понятно, с другой – если всё-таки взять и вербализовать всё по чесноку, то будешь выглядеть пафосным моралистом, и тебя довольно быстро заткнут. А чеснок заключается в том, что Вася ушёл на тот свет не совсем без нашего участия.
Вот мы поэтому и молчали. И неплохо было вот так стоять и молчать после ста шестидесяти шести грамм на человека. Курить, смотреть на снежок. Помолчать вообще хорошо, и все это, в принципе, любят. Только вот редко удаётся. Всё время как будто кто-то заставляет болтать: хрень какую-нибудь пороть, шутки тупые шутить, лишние сущности множить. Как будто страшно остаться в тишине. Как будто если перестанешь говорить, все сразу поймут, кто ты на самом деле.
А тут можно было вполне легитимно заткнуться и ничего при этом не бояться. И все смотрели на Васину фотографию как бы с благодарностью за это: мол, спасибо тебе, Васёк, что даёшь нам по-нормальному постоять помолчать. И Вася улыбался нам со своего памятника так, как будто он всё это понимал. Нет, всё-таки хорошо, что до электрогитары у нас не дошло. Какой-то кич получился бы, постмодернизм грёбаный. Взрослые люди – они мудрее. Правильно всё делают. Квадратный памятник – это то, что нужно.
Потом молчать надоело. Водка, наверное, впиталась в организм, захотелось чего-то ещё. Никита намекнул, что у него есть. Все переглянулись. Глянули несмело на Васин светлый лик. Руслан говорит:
– Давай хотя бы не здесь.
В общем, постояли ещё минуту, вышли с кладбища, нашли у самой трассы какой-то куст интересный, типа шалаша, и забились туда. Дунули там по разу через бутыль. Помалкиваем, ждём.
Я смотрю: у меня под ногами штук пятьдесят, наверное, разных бутылок, если не больше. Тут и наркоманские, с фольгой, и пивные, и водочные. Земли
