Так или иначе, но нужный мне неприятный хмырь действительно был здесь, совсем рядом, на немецкой стороне фронта, там, где на этом самом «плане местности» четко фиксировались маленькие темные коробочки стоящих на исходных позициях немецких танков – похоже, картинка показывала обстановку в реальном времени. И объект моего внимания на этой картинке то двигался, то нет в виде маленькой бледно-голубой отметки.
Разобрать что-либо более точно было сложно – он был на максимуме дальности, до него в тот момент было явно больше пяти километров.
Теоретически, конечно, можно было сличить вид из моей головы с картой местности, а потом указать тяжелой артиллерии точный квадрат для работы, но где я потом буду искать этого хмыря, если я это сделаю и немецкая атака сорвется? Ведь мне его конкретную тушку надо будет предъявлять заказчице, причем без разницы, в живом или мертвом виде…
– Старшина, я не очень понял насчет сути вашего задания, – сказал подполковник Хрипунов несколько задумчиво, прерывая поток мои размышлений: – Может, все-таки проясните?
– Охотно, товарищ подполковник. Вечером, когда пойдем в атаку, мне предстоит всего лишь высматривать на поле боя новые образцы фашистской бронетанковой техники. Москву в первую очередь интересуют члены экипажей этой самой новой техники. Желательно в виде пленных, но если захватить живьем никого не удастся – хотя бы их документы.
– Хорошо, старшина, я вас понял. А от нас-то что требуется?
– Определите меня в какой-нибудь толковый экипаж. Лучше всего где-нибудь на правом фланге, ближе к дороге на Вурстдорф. И чтобы на их машине была исправная рация.
– И только-то?
– Да, и только-то.
После этого подполковник, который уж теперь-то понял про меня все или почти все (по крайней мере думать он должен был именно так), несколько потерял ко мне интерес. Он быстро накатал на раскрытом планшете короткую записку и отрядил со мной своего то ли адьютанта, то ли связного – парнишку по имени Саша, в ушанке и великоватом полушубке, с «ППШ» на груди, которому он эту записку и вручил.
Связной отвел меня на правый фланг боевых порядков самоходного полка. Там мы остановились у обвешанной брезентовыми скатками, бревнами и разнокалиберными ящиками «ИСУ-122» с номером «099», на правом рубочном люке которой торчала турель с солидным крупнокалиберным ДШК (как я уже успел заметить, такие турели в 1013-м САП были установлены далеко не на каждой машине). Как оказалось, самоходка принадлежала командиру 2-й батареи полка капитану Востропятову. Сам капитан, чем-то слегка похожий на молодого киноартиста Самойлова, молодой мужик с парой золотых коронок в верхней челюсти справа (эти фиксы придавали ему какой-то приблатненный вид), немедленно показался из заднего квадратного рубочного люка самоходки.
Судя по ордену Отечественной войны II степени на груди его гимнастерки, просматривавшейся под расстегнутым полушубком, капитан был человеком уже повоевавшим.
Юный адъютант Саша передал капитану записку от комполка и удалился еще до того, как капитан закончил знакомиться с образцом эпистолярного творчества начальства.
Востропятов прочитал записку, сдвинул на затылок ушанку и присвистнул, разглядывая меня словно некое заморское чудо.
Потом он спросил, что я от него лично, собственно, хочу. Я, не вдаваясь в излишние детали, ответил, что когда мы все вечером пойдем в атаку (а точнее – в контратаку), я буду двигаться вместе с их «ИСУ-122» или внутри машины, или на броне – по обстоятельствам. Как только я увижу что-нибудь, способное меня хоть немного заинтересовать, тут же спрыгну. От них потребуется только притормозить по моей команде.
По-моему, эти мои объяснения капитана вполне удовлетворили. Во всяком случае, уточняющих вопросов не последовало.
– Ладно, старшина, осваивайтесь пока, – сказал Востропятов и, запахнув полушубок, полез обратно в машину.
Я положил фаустпатроны и кирасу на моторное отделение самоходки, а потом заглянул в открытый рубочный люк САУ, тот, который слева-сзади. Внутри машины было довольно холодно. Оно и понятно – полк прибыл на позицию вечером и, поскольку предстояло наступать, рыть капониры, окопы и разворачивать под машинами, как это было тогда принято в зимнее время, временные печки самоходчикам явно запретили. Гонять двигатели на холостых оборотах им в такой ситуации тоже явно не полагалось из соображений как экономии горючего, так и маскировки.
Так что внутри «ИСУ» было чуть теплее, чем снаружи, и влезать туда я не торопился, тем более что ее героический экипаж, похоже, спал вповалку на дне боевого отделения, укрывшись чем только можно. Обычная военная ситуация – если ничего полезного в данный момент не делаем, то непременно спим, поскольку в следующий момент тебя могут заставить бегать двое или трое суток подряд, не давая ни спать, ни жрать, ни какать. На фронте бывает всяко…
В общем, я остался снаружи и, присев на край рубки «ИСУ», осмотрел окрестности в бинокль. С неба сыпал редкий, похожий на манную крупу снег. Вокруг был редкий лесок, за ним поле, на котором смутно просматривались отдельные деревья, кусты и совсем уже в отдалении какие-то строения. Там же находились позиции противотанкистов, которые были почти неразличимы с этой точки, а еще дальше траншеи пехоты, которые были вообще не видны. Канонада слышалась отчетливо со всех сторон, но непосредственно передо мной артиллерия не стреляла. За те двадцать минут, что я наблюдал за местностью, где-то в районе пехотной передовой лишь пару раз бабахнули одиночные винтовочные выстрелы (может, чей-то снайпер работал, а может, и
