Все трое были с пистолетами в руках и немедленно выпалили в мою сторону. Я закинул брезентовый ремень опустевшего «ППШ» за плечо и вытянул тяжелый «Люгер» из набедренного кармана.
Пока я обнажал ствол, они успели выпалить в мою сторону еще раз пять, пули ушли в капот и ветровое стекло грузовика, а также в кирпичную стенку позади меня. Особенно старалась попасть в меня бежавшая первой довольно симпатичная блондинка в модельных лаковых туфлях, с молнией в черном ромбике (эмблема связистов) на левом рукаве приталенного кителя, откровенно неумело державшая в руках небольшой пистолет, похожий на «Вальтерок» ППК. Один мой грубый приятель говорит про таких – дурра дурой, но жопа красивая. Однако рассматривать подробности анатомии этой немки мне было некогда, поскольку у второй бабы (толстухи в уставных полуботинках) и очкарика в руках были здоровые «Парабелы» (они же «Люгеры»), такие же как у меня. И они продолжали стрелять.
Похоже, эти трое толком не понимали, куда и зачем они бегут, и явно с испугу (да и как тут не испугаться, если «руссише зольдатен» уже проникли в само здание) перли прямо на меня. Я выпалил в них из «Люгера» не меньше четырех раз, но и моя стрельба получилась неважнецкая – руки тряслись после «ППШ». Казалось бы, с двадцати шагов по бегущим прямо на тебя ростовым мишеням – и все в «молоко». Прямо сам себе удивился…
В этот самый момент из входной арки во двор выскочило сразу пятеро наших автоматчиков, которые прямо на бегу срезали этих ошалевших баб и мужика из автоматов. Произошло это как-то мгновенно, помимо моего сознания. Вроде бы только что они бежали, вдруг раз – с открытыми ртами заваливаются навзничь и через секунду уже лежат на мостовой без малейших признаков жизни.
Я убрал «Люгер» обратно в карман комбеза и сунулся за машины. Хотелось проверить, нагружены ли и чем именно остальные грузовики. Как только я вышел из-за грузовика, в окне второго этажа напротив опять мелькнула темная фигура. Я вытащил из кобуры «ТТ» и выстрелил три раза. Разбил уцелевшее стекло, но, кажется, опять не попал. Теряю квалификацию прямо-таки на глазах…
Однако погоревать на эту тему я не успел – в это окно прилетела очередь из «ДП», и фигура исчезла.
Пятеро автоматчиков, грохоча подкованными подошвами сапог, пробежали мимо меня и один за другим заскочили в «парадный подъезд». Внутри несколько раз коротко рявкнули автоматы, судя по характерному звуку – наши. А через пару минут повисла тишина. Конечно, относительная, поскольку было слышно, как снаружи ревут и лязгают траками наши танки. Что – неужели все?
Совершенно с другой стороны двора открылась подвальная дверь (я немедленно направил на нее ствол «ТТ»), из которой появился знакомый рыжий сержант, вместе с двумя своими подчиненными.
– Мы думали, у них там винище и то да се, – сказал мне, подойдя ближе, сильно озадаченный сержант. – А тут кругом одни бумажки…
Видать, пехота уже успела привыкнуть к тому, что в захваченных немецких поместьях, домах и замках почти всегда обнаруживаются бочки с вином и всякие прочие вкусности…
– Так вам же сразу сказали, что тут архив. Откуда тут у них вино возьмется, это же, блин, не винокурня. Внутри вы никого не встретили?
– Так, пару придурков, – усмехнулся сержант. – Но они больше бегать не будут. Через подвал и первый этаж можно без проблем выйти к черному ходу, который ведет за замок, вон к тем сараюшкам, но никто из фрицев туда почему-то не побежал. А вообще там как в библиотеке – сплошные полки под самый потолок и шкафы с бумажками, особенно в подвале и на первом этаже. А выше в основном какие-то кабинеты. Штаб у них тут был, что ли?
– Вроде того, – ответил я.
Скрипнула дверь, и из парадного подъезда показались те самые пятеро автоматчиков, усталые, но вполне удовлетворенные, с видом дореволюционных селян после молотьбы. Судя по всему, внутри действительно больше не было никого живых.
– Кстати, где ваша командирша? – спросил я у одного из автоматчиков (я неожиданно вспомнил, что по званию он старший сержант, а его фамилия Гомеревич), рослого парняги с интеллигентным лицом, то ли учителя, то ли адвоката.
– Вроде была вон там, у входа, – и Гомеревич кивнул в сторону входной арки.
Я засунул «ТТ» обратно в кобуру и, обходя лежавшие на брусчатке двора трупы и брошенное оружие, направился в указанном направлении. Нашел старлейтшу по характерному головному убору (то есть приметной кубанке, какие здесь никто, кроме нее, не носил) и согнувшейся над ней скорбной фигуре санинструктора Боговарова.
Махняеева сидела на земле у самого входа в замок, привалившись спиной к кирпичной стене. Ворот ее гимнастерки был разорван чуть ли не до пупа и, судя по свежим пятнам крови, она получила в этом бою минимум две пули, одну аккуратно между орденов, над правым карманом гимнастерки, а вторую пониже грудей, почти точно в середину туловища. Ее спутанные, мокрые волосы спадали из-под кубанки на глаза с расширенными от боли зрачками, и она явно пыталась что-то сказать, но при этом ее губы и подбородок тряслись, а никакого звука не было.
Интересно, как она вообще умудрилась получить эти дополнительные ранения и при этом дойти до самого замка? Доползла или, как обычно, все стерпя, шла впереди цепи? Хотя, кто ищет тот всегда найдет, тем более если дело происходит на войне и речь о пуле…
– Как она? – спросил я у санинструктора.
– Как-как… Отходит, похоже, – ответил он. – И перевязывать себя не дает…
– Что значит «не дает»?! Быстро перевяжи ее и тащи к танкам! Может, все-таки сумеешь спасти…
– Есть, – ответил Боговаров, с готовностью доставая из сумки индивидуальный перевязочный пакет.
