нескольких верстах. Если сильно шумнуть – тут же сбегутся… Товарищ техник-лейтенант, вы на немецкой рации работать умеете?
Это я спросил у Татьяны, слезы на лице которой уже более-менее просохли.
– Наверное, да, – ответила она.
– Тогда слушайте сюда. Там, выше по улице, стоит немецкая автомашина. Такая большая и серая, открытая. На заднем сиденье рация. Дуйте пулей туда, настройтесь и свяжитесь с теми, кто вас собирался здесь встречать. И либо пусть они рвут сюда на всех парах, либо нам с вами надо отсюда уходить, прихватив трофеи. А то немцы чего доброго вспомнят про своих разведчиков – спохватятся и пошлют кого-нибудь проверить. И если их опять будет человек десять на одной машине мы втроем можем и не отбиться в условиях отсутствия преимущества внезапности. А раз так, немцы эту деревню быстро займут. Или может их авиация налететь, погода сегодня это дело вполне допускает…
Татьяна вопросительно посмотрела на Никитина.
– Иди-иди, действуй! – разрешил он.
Лейтенантша побежала вверх по улице, опасливо косясь на тела убитых немецких солдат.
– Жена ваша? – спросил я капитана, когда мы вышли из сарая. С несколько ехидной интонацией.
– Ты что, сержант, с ума сошел? – изумился Никитин, и его лицо сразу приобрело выражение прямо-таки святого с иконы. Такая физиономия в те времена могла быть у человека, которого вызвали на партсобрание и «прорабатывают» за аморальное поведение, угрожая «выговором с занесением». Но чувствовалось, что капитан Никитин был из таких, кого без хрена не съешь. «Припрут к стене – откажется», как пел один наш классик…
– Моя жена с дочерью в Кинешме, у тещи, – продолжал капитан. – Еще с июля месяца. А Татьяна просто второй год у нас в отделе работает. Толковая девушка, надо сказать. Грамотный специалист, но на фронте в первый раз…
– А вы – во второй?
– Практически. В тридцать девятом, было дело, выезжал по заданию управления в командировку в Монголию, а в сороковом – на Карельский перешеек. Но всерьез воевать ни там, ни там не довелось, поскольку я там другими вещами занимался…
– Товарищ капитан!! – вдруг раздался плаксивый девичий вскрик.
Я обернулся на звук. Толковая воентехник и грамотный специалист Татьяна стояла у немецкой машины и вся тряслась. Лицо у нее снова приобрело плаксивое выражение – сейчас разрыдается. Ну и разрыдалась бы, наверное…
Мы с капитаном ускорили шаг и подошли поближе к ней.
– Товарищ капитан! Т-Там это… Он… Оно… Того… Я не могу!! – И Татьяна, героически стараясь не зареветь и не нарыгать на свои аккуратные хромовые сапожки, указала на криво сидящего за баранкой машины водителя. Согласен – вид у немца был непрезентабельный. Попаданием пули из моей «СВТ» левую сторону его головы разворотило довольно прилично, и теперь у него вместо черепа была какая-то угловатая мешанина из порванного подшлемника, крови, костей и волос. На свежего человека такое должно было производить поистине неизгладимое впечатление.
Пока товарищ капитан, которого, надо признать, тоже несколько покоробило от такого зрелища, тщетно соображал, что делать и говорить, я подошел к мертвому водиле, открыл дверь и, схватив трупака за рукав шинели, не без усилия выкинул тяжелое тело на снег, рядом со вторым трупом.
– Все? – спросил я Татьяну. – Легче стало?
Она закивала. Ладно хоть реветь так и не начала…
– Тогда делайте свое дело, – сказал я. Никитин опять многозначительно кивнул после моих слов, и лейтенантша полезла на заднее сиденье.
– Суровый ты, однако, мужик, сержант, – сказал капитан. – Я бы, наверное, вот так не смог.
– Это дело наживное, – усмехнулся я и спросил: – Вот что. Там где-то дохлый немецкий офицерик был, который этими командовал. Документы и прочее забирать?
До капитана, похоже, далеко не сразу дошло, что все разведчики обычно делают это. В смысле, обыскивают убитых врагов и забирают документы. Хотя бы тупо для отчетности.
– Забери, – согласился Никитин после трехминутного размышления. Медленно он соображал, ох медленно… Не хотелось бы, чтобы из-за этого нас тут опять обложили, как те мишени в тире…
С этими мыслями я пошел обыскивать убитых, чтобы хоть чем-то себя занять. Между тем капитан начал помогать Татьяне возиться с рацией, тоже занявшись более-менее полезным делом. Полезным-то полезным, но дорогу и окраины деревни с места, где стояла немецкая машина, было видно не очень, тут и от бинокля особого толку не было. И я молил бога, чтобы какая-нибудь очередная группа арийских сверхчеловеков не заглянула сюда «на огонек».
Я забрал документы и полевую сумку убитого немецкого лейтенантика. Заодно прихватил его автомат и сумку с рожками к нему. Осмотрел кобуру и понял, что немчишка был то ли пижон, то ли эстет, то ли и то и другое, поскольку в качестве личного оружия имел при себе красивенький, но, в общем, слабоватый для оружия переднего края «Вальтер» ППК 9К или что-то типа того калибра 7,65 мм. Я убрал пистолетик в карман, после чего бегло осмотрел остальных убитых. Пулеметчик и еще один из убитых были унтерами и у них в кобурах на поясе были «Люгеры», они же «Парабеллумы». В общем, к машине я вернулся, таща пулемет, автомат и еще много чего интересного. Практически как Дед Мороз с мешком новогодних подарков.
Капитан Никитин, работая с рацией, время от времени поглядывал на мои манипуляции возле убитых с удивленно-брезгливым выражением на
