Я помнил эту старую дорогу близ южных ворот. Сейчас там поднимался огромный столб черного дыма. Я поблагодарил обратившегося ко мне человека, поднялся и поспешил туда, где раньше стояли ворота. Я слышал, как люди кричали, рыдали, громко отдавали приказы. Я подбежал к горящему зданию. На ступенях я увидел труп. Другой труп лежал в луже крови на обочине дороги. Мужчины в форме и шлемах тянули длинный шланг от большой повозки – они явно пылись бороться с огнем, охватившим соседний дом. Я услышал вой новых сирен – повозки подъезжали и отъезжали. На месте, где стоял дом, сейчас высилась груда осколков и битого кирпича. Еще две повозки проехали мимо меня, но свернули в переулок – обрушившийся дом перекрыл дорогу.

Когда я добежал до Холлоуэй-стрит, густой дым поднимался от пылающих домов. Дым был настолько черным, что оранжевые языки пламени были почти неразличимы. Мужчины в форме со шлангами направляли струи воды на пылающие крыши. Вокруг стояли люди. Я увидел на крыше соседнего дома людей, сбивавших пламя. Все кричали, чтобы они спускались. Кто-то застыл от ужаса.

Я продолжал пробираться поближе к домам. Из двери рядом со мной валил густой дым. Потом оттуда выскочил мужчина с головой, замотанной рубашкой.

– Кто-нибудь видел миссис Браун? – услышал я чей-то голос.

– Наверное, она все еще там…

– Боже, только не это! На этой неделе она присматривала за своими внуками, Кристофером и Фредериком.

Наверху от жара лопнуло окно. Потом еще одно. Шум стоял неимоверный – гудение пламени, звон стекла…

Я услышал голос брата: «Я знал, что сегодня умру. Хорошо, что я это знал. Потому что я понимал, что могу что-то сделать своей смертью». В моих ушах звучали слова капитана Кинросса: «Если им суждено было умереть, они сделали это достойно». И я ответил обоим, обратившись к Богу: «Господи, я готов! Позволь мне сделать доброе дело для жителей этого города!»

Я сорвал с себя старый камзол отца Харингтона и взял его правой рукой, чтобы прикрыть лицо. Люди вокруг меня кричали. Я почувствовал чью-то руку на плече, но сбросил ее, не оборачиваясь. Я бросился вперед и, пригнувшись, вбежал в горящее, заполненное дымом здание.

Жар был невыносимым. Дым разъедал глаза. Я почти ничего не видел. Слышалось только жуткое гудение пламени и треск дерева. Жар охватил меня со всех сторон. Кое-где в темноте пламя неожиданно вспыхивало особенно ярко, почувствовав приток свежего воздуха. Я всматривался в комнаты, но видел только белые, желтые, красные и оранжевые пятна. Я задыхался от дыма, глаза почти не открывались. Неожиданно наверху из мрака вырвались огненные шары и принялись лизать потолок. Я вспомнил дома, которые мы сжигали во Франции, вспомнил такой же гул пламени…

На первом этаже я никого не нашел и стал подниматься на второй. Я карабкался на коленях в обжигающем мраке. Дым стал особенно густым, а пламя металось с ужасающей скоростью. На втором этаже я наткнулся на закрытую дверь. Потянувшись, я нащупал ручку. Она так раскалилась, что я сразу же отдернул руку. Не открывая глаз, я попытался открыть дверь, замотав руку камзолом. Но дверь не открывалась – она была заперта. Я поднялся на ноги и налег на дверь плечом. Она не открылась. Собрав последние силы, я отступил и стал бить по ней ногами, пока она не подалась.

В комнате было полно дыма. Часть крыши обрушилась. В ярком пламени я увидел, что старая женщина с внуками жила именно здесь. Она была мертва. Пламя лизало ее одежду и волосы. Один из детей, совсем малыш, тоже был мертв. Он лежал рядом с бабушкой. Второй ребенок, лет девяти, находился далеко от меня. Он был жив, но его придавило упавшей балкой. Балка тоже пылала. Мальчик протянул ко мне руки, словно я мог спасти его. Я подбежал к нему, схватил его за руки и заглянул в глаза. То же выражение ужаса и надежды я видел когда-то в глазах Лазаря.

– Я помогу тебе. Как тебя зовут?

Он не слышал меня. Его рыдания превратились в вопли, но он по-прежнему тянул ко мне руки.

Я попытался поднять балку и освободить его, но она была слишком тяжелой. Я крикнул, чтобы мальчик не шевелился, что я его вытащу. Но дым попал мне в горло, и я закашлялся. Я почти ослеп и никак не мог найти того, что мне было нужно. В дыму я различил кресло и разбил его об пол У меня оказалась палка длиной примерно три фута. Я подсунул ее под тяжелую балку, надеясь приподнять ее и вытащить ребенка, но балка поднялась всего на пару дюймов. Потом мой рычаг сломался, и балка рухнула на ребенка. Раздался дикий вопль.

Глаза мальчика закрылись.

Вот что значит продать свою душу. Ты хочешь избавиться от хватки времени. Для чего? Ты не хочешь умереть – ты хочешь никогда не жить!

– Почему ты не даешь мне спасти этого несчастного ребенка? – Я смотрел на языки пламени. – Почему за все эти века борьбы и страданий ты так и не дал мне совершить ни одного доброго дела? Почему ты лишил меня этого?

Жар сделался невыносимым. Я кричал от боли, кожа на моем теле лопалась. Я вспомнил мученицу-протестантку Анну Аскью, которую сожгли за ее веру. Стойкость. Жизнь – это стойкость. За дверью я видел охваченную огнем лестницу. Пламя стремилось к небесам быстрее, чем я.

Я упал на колени и снова закашлялся. Вокруг меня дым и пламя слились в один черно-оранжевый вихрь. Я лежал на полу рядом с мертвым мальчиком, держа его руку в своей, надеясь, что он проведет меня туда, куда назначила нам смерть. Одежда моя загорелась.

И тут я услышал голос. Голос Фауста. Голос моей совести.

– Ты все еще веришь, что воля народа – воля Бога?

Собрав все свои силы в жару и пламени, я попытался ответить так же спокойно:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату