С этими словами женщина снова разлеглась в кресле, прилепив под подбородком кусочек фольги, чтобы тот отражал свет на ее аккуратно округленные ноздри.
Ее муж, с усами и покрытым сосудистой сеткой красным носом, спросил нас:
– На двоих или два отдельных номера?
– На двоих, – быстро ответила Байрон, – если вы не возражаете.
– А вы родственницы?
– Хоуп такая душка, – ответила Байрон, приобняв меня одной рукой за плечи. – Даже не знаю, что бы я без нее делала.
Столкнувшись с двусмысленной улыбкой пожилой дамы, что еще оставалось делать мужчине, кроме как улыбнуться в ответ и протянуть ей ключи?
Байрон нерешительно произнесла:
– Если я приму душ…
– Вы меня забудете, но я по-прежнему останусь здесь.
– Я начинаю понимать это как совершенно захватывающую перспективу. Я могла бы научиться радоваться постоянному удивлению от того, что всякий раз обнаруживаю ваше присутствие.
Я улыбнулась и ничего не ответила, а она, отправившись мыться, оставила дверь ванной чуть приоткрытой, словно это имело какое-то значение.
Я смогла вынести всего несколько минут местных новостей.
– Мне не нужно, чтобы из Вашингтона мне указывали, чему должны учиться мои дети. Мне не нужно, чтобы жирные столичные коты тратили мои деньги на то, чтобы учить меня, что так и что не так у меня в семье, что мне носить в заднем кармане, нож или пистолет, и как следить за своим здоровьем! Это моя жизнь, и какого черта они в нее лезут?
– Мэм, можно спросить, как вы относитесь к абортам?
– Я считаю, что каждая жизнь священна.
– Вы верите в то, что правительство имеет право законодательно регламентировать то, что женщина может делать со своим телом?
– Так, погодите-ка, что-то вы тут делаете, что-то делаете…
– Мэм, я просто пытаюсь…
– …А я честно с вами говорю, честно обсуждаю то, что очень важно, а вы пытаетесь превратить все это в…
– …Должны ли женщины выбирать…
– Наше правительство потратило мои деньги на обучение детей, которых я даже ни разу не видел, чему-то такому, о чем я даже не знаю…
Я переключала каналы, щелчками прорываясь сквозь сплошные полицейские драмы и мыльные оперы, пока не наткнулась на новостную программу о различных гаджетах, где двое мужчин и ослепительно красивая женщина обсасывали самые последние технологические игрушки, и, конечно же, ну, разумеется, там присутствовало…
– …«Совершенство» – итак, Кларисса, ты ведь его опробовала, верно?
– Ну да, Джерри, да, и это абсолютно сенсационно! Я не только чувствую позитивный настрой на большую целеустремленность, действительно пытаясь достичь того, кем я хочу быть, но и получаю просто фантастическую награду за свои постоянные усилия. Это не просто обновленное приложение по стилю жизни, это обновление меня самой…
Я выключила телевизор и легла лицом вниз на односпальную кровать. Одеяло было тонким, но можно было постелить еще в зависимости то того, стоит ли жаркий, солнечный калифорнийский день или прохладная калифорнийская ночь, когда с моря дует ветерок, а с гор тянет холодком. Над кроватью висела подушечка с вышитой надписью «Дома – лучше всего». На прикроватной тумбочке под лампой с зеленым абажуром лежала Библия. В самой тумбочке кто-то оставил рецепт жаренных на рашпере ребрышек и бутылку «кока-колы».
Я стояла перед зеркалом в спальне, изучала свое лицо, глаза, проводила пальцами по коже, таращилась на свое отражение и гадала, почему я его запоминаю.
Зачем я здесь оказалась?
Шум воды в ванной стих.
Я считала пакетики с сахаром, выстроившиеся в баночке рядом с чайником.
Кнопки на пульте от телевизора.
Зажигавшиеся в городе огни, когда садилось солнце.
Байрон ахнула при виде меня, плотнее завернулась в полотенце, тряхнула головой и сказала:
– Подождите.
Потом вернулась в ванную, вышла оттуда в халате и добавила:
– Может, нам надо было взять два отдельных номера?
