А днём она позвонила сама. Зайдёт. Вечером. Забрать вещи. Нет, ненадолго, нет, только за вещами, нет, до родителей сама доберётся, помогать не надо, но Макс слушал не слова, а интонацию, и ему казалось, будто она тёплая, гораздо теплее, чем в начале лета, когда они спокойно жили вместе, и когда ничто не предвещало. В общем, он, не успев порадоваться внезапно обретённой свободе, снова начал надеяться, и вечером надежда сбылась — ещё в прихожей у них получился тот долгий поцелуй, который не состоялся после командировки, а потом была ночь, такая же страстная, как их последний секс, и такая же нежная, как их первый раз. Для нежности в этот раз были особые причины: Таня, наконец, оттаяла, расплакалась и призналась, что беременна. Макс возликовал, когда это услышал, однако думал он в тот момент не о будущем ребёнке, а о своём неожиданном везении. Таня беременна! Да разве можно было придумать более вескую причину, чтобы убедить Таню остаться с ним?
За завтраком они обсудили меню для ужина. Уходя на работу, он пообещал вернуться как можно раньше и забежать по дороге в магазин за продуктами. Весь день Максим думал, сможет ли он теперь надолго, по-настоящему влюбиться в Таню или через несколько дней снова заскучает и начнёт мечтать о несбыточном.
«В такую, как вчера, — да, смогу», — решил он и тут же поправился: — «Хотя почему смогу — уже влюбился и страшно скучаю». Вечером он пришёл домой совершенно счастливый, однако кроме Марты в квартире никого не было.
«Максим, я ушла. Совсем. Извини, что ушла так, но вчера ты бы меня не отпустил, а я уже давно всё решила. Родителям не звони, меня там не будет. Прости и постарайся не обижаться, ты потом сам поймёшь, что так было лучше и для тебя, и для меня. Ещё раз прости, если сможешь. Спасибо тебе за всё хорошее.
прочёл он в записке, которую бурно радующаяся его появлению Марта возила по полу.
На месяц ему удалось сосредоточиться на работе. Он хватался за любое дело, лишь бы оно помогало убить часов 10–12 в день — ездил в Москву торговать книгами в розницу, участвовал во всех погрузочно-разгрузочных работах и часами сидел на телефоне, пытаясь пристроить на мелькомбинаты центральной России то зерно, которое им с Белкиным пообещали на югах. А вечером он до изнеможения занимался гантелями и скакалкой.
Новости о Тане принесла та злосчастная соседка, из-за которой они поругались в день его возвращения из командировки. Работавшая в роддоме родственница рассказала ей, что из-за позднего срока аборт был невозможен, и Тане по большому блату устроили преждевременные роды, которые обычно проводятся только по жизненно важным показаниям.
— Девочка у вас должна была родиться, — сказала соседка. — А вообще не пойму я, чего Таньке с тобой не жилось.
На десятый или двенадцатый день запоя Максим проснулся от холода и странных — то каркающих, то булькающих — звуков. Звуки издавала Марта: её рвало на пол, усеянный тысячерублёвыми купюрами. А холод шёл от стоявшей нараспашку входной двери. Около двери деньги лежали вперемешку со свежими щепками.
«Костёр разводил? Зачем?» — подумал он и удивился не абсурдности версии, а тому, что смог её сформулировать: это была первая за много дней мысль, зафиксированная сознанием. «А, понятно, холодно в квартире, а ночью, наверно, ещё холоднее было», — очнувшийся мозг быстро подсунул успокаивающую догадку.
В дверном проёме появилась пожилая интеллигентная женщина, в которой он скорее угадал, чем узнал соседку по лестничной площадке.
— Максим, я вчера ваш ключ нашла внизу на лестнице. Уже после того как вы… вы… в, общем, как вы к себе вошли.
— Здравствуйте. Спасибо. Извините, пожалуйста, — прохрипел Максим, взяв протянутый ключ и стараясь дышать в сторону.
— Ничего страшного, не переживайте, бывает. Вы ничего не сломали вчера, когда в дверь плечом ударялись? Я за вас боялась, думала, скорую надо, но они бы милицию вызвали, наверное. Что-то случилось, Максим?
— Таня умерла, — неожиданно для себя ответил он и, закрывая дверь, добавил: — Извините.
Максим собрал деньги и помыл испачканные рвотой купюры, стараясь не думать, чьи это деньги, откуда они здесь взялись, почему разбросаны по полу, где ещё он их разбрасывал и много ли денег при этом потерял. Потом кое-как приладил к двери выломанный вчера замок и осмотрел Марту. Она была более вялой, чем обычно, хотя по-прежнему старалась приласкаться к нему при первой возможности. Макс налил ей воды, а в миску для еды положил несколько ложек говяжьей тушёнки, до которой Марта была сама не своя. Собака нехотя полакала воду, но к тушёнке даже не притронулась. «Нужен ветеринар. Обязательно сегодня, не забыть», — подумал он, и, с трудом подавляя приступы паники, попробовал вспомнить вчерашний вечер, чтобы разъяснить разбросанные по всей квартире деньги. Однако если начало запоя он ещё помнил, то о нескольких последних днях он не мог сказать ничего определённого — он просто не знал, где был и что делал. Когда у него началась паническая атака, он выскочил из квартиры и побежал к Васильеву — больше ему деваться было некуда. К его удивлению, Васильев знал, как Макс провёл вчерашний день: после того, как они выпили в баре в честь дня рождения Васильева полторы бутылки белого девяностоградусного рома, Макс вызвал такси, и они отправились собирать деньги с магазинов.
— Какие деньги? — растерянно прошептал Максим, раздавленный количеством действий, которые он совершил, находясь в разладе со здравым умом
