свободно висели вдоль тела. Похоже, нижняя пара рук плохо слушалась проповедника: то ли он прошёл модификацию в этом месяце, не успев восстановиться полностью, то ли операция оказалась не вполне удачной. Подобные модификации, уподоблявшие тварный облик пациента божественному, считались особой формой аскезы – они проводились без наркоза и добавляли подвижникам уйму энергоресурса, а заодно уважения низших каст.
Тупиковый путь, отметил гуру.
Впрочем, сейчас и речи оратора, и его облик шли на пользу общему замыслу. Слова находили отклик в сердцах слушателей, тяжёлыми каплями падали в общую чашу. Скоро чаша переполнится, влага хлынет наружу, превратится в потоп, и власть предержащие будут вынуждены сделать следующий шаг.
Вокруг аскета в воздухе висела гроздь съемочных камер, одна – с логотипом Третьего новостного канала Чайтры. Наверняка речь шестирукого попадет в вечерний выпуск новостей.
Толпа стояла плотно, но перед Горакша-натхом, верней, перед жёлтым одеянием йогина люди расступались, словно река перед носом лодки – чтобы, подобно той же реке, сомкнуться за спиной. Многие с почтением кланялись, сложив ладони перед грудью. Гуру шёл дальше, сохраняя невозмутимость – отвечай он каждому хотя бы едва заметным кивком, не добрался бы до цели своего путешествия и к вечеру. Чайтра, думал гуру. Плотский мир. Иллюзия. Гомон и шарканье ног – иллюзия. Подвывание двигунов, стрекот орнитоптеров, проносящихся над головой – иллюзия. Ароматы пряностей и фруктов, вонь прогорклого масла и человеческого пота – иллюзия. Жаркие выхлопы из ветхих пневмоприводов, волны прохлады от водяных форсунок орошения – иллюзия. Глупцы полагают всё это реальностью. Иллюзией они называют галлюцинаторный комплекс, мир, который открывается их внутреннему взору во время отправления энергетических функций организма. Глупцы не знают, что это просто две стороны одной монеты: иллюзии.
На углу проспекта Семи Адитьев и улицы Трипурасундари уличное вещание транслировало политические дебаты в прямом эфире.
– Итак, вы утверждаете, что Верховный Паришад скрывал от народа правду?! – давил на гостя ведущий.
Ведущий был щёголем: белый сюртук-шервани с воротником-стойкой, тюрбан лилового шёлка.
– Не передергивайте, Пиллай-джи, – гость студии, известный политолог, степенно огладил вислые усы. – Рано или поздно народу открыли бы правду о похищенном ларгитасцами малолетнем антисе. Но политика – искусство тонкостей. Мантрины Верховного Паришада просто выжидали подходящий момент. Но после заявления Совета духовных лидеров у правительства не осталось выбора. Волнения растут, и властям волей-неволей приходится действовать с большей решительностью. Лично я могу это только приветствовать: наглость Ларгитаса заслуживает самого жёсткого ответа. Но жёсткость требует гибкости, иначе клинок ломается…
Гуру свернул на Трипурасундари. Политолог был прав: после заявления СДЛ у Верховного Паришада, а значит, и у махараджи Аурангзеба не осталось пространства для политического манёвра. Взаимные уступки, соглашательство, затягивание переговоров – теперь всё это в прошлом. Гнев народа – молот, разящий без разбора, особенно если рукоять молота выточена из древа веры. Одно дело – похищение безвестного мальчишки. И совсем другое – похищение ребёнка-антиса, аватары Марути Озорника. Если первое – преступление, второе – святотатство.
Но политолог лишь разъяснял людям уже случившееся, в то время как Горакша-натх двигался дальше – и в прямом, и в переносном смысле.
Путь истины ведёт к храму, и путь гуру не стал исключением. При взгляде на храм Девяти Воплощений на ум приходили два слова: мощь и слава. Монументальное основание – стены и колонны из красного шраванского гранита – венчала пирамида крыши, устремленная в небеса. Крыша скрывала в себе шесть этажей, основание – три, итого – девять, по числу земных аватар Рудры, Благого Владыки. Скульптуры и барельефы, изображающие сцены из священных сказаний, искусная резьба, чьи завитки воплощали тексты девяти тысяч мантр, покрывали храм снизу доверху.
Обогнув храм с запада, Горакша-натх приблизился к стене, окружавшей внутренние постройки. На стену тратить дорогой привозной гранит не стали, но песчаник подобрали в тон: багровая киноварь. Воздух над гребнем едва заметно мерцал, выдавая присутствие силового барьера. На фоне стены деревянная дверь, ветхая и растрескавшаяся, выглядела смехотворной преградой. Гуру приходил сюда не впервые и знал, что изнутри дверь усилена термостойкой бронёй толщиной в десять сантиметров, а жалкая щеколда – бутафория. Запорному механизму, что прятался в недрах двери, позавидовал бы и сейф банка «Garu?a Standard».
Он постучал.
Минуло три удара сердца, и дверь бесшумно открылась. Во дворе гуру никто не встретил. Наверняка его просканировали дистанционно во всех мыслимых и немыслимых диапазонах: запрещённых предметов нет, личность подтверждена, допуск в наличии. Куда идти, гостю известно, а значит, ни к чему встречать его, выдавая присутствие скрытой охраны.
Пересекая двор, мощённый старинной брусчаткой, Горакша-натх всё время ощущал, что за ним наблюдают. В небе полыхало беспощадное солнце, камень дышал полуденным жаром чайтранского лета, потел зыбкими струйками раскалённого воздуха. Марево текло над двором, искажая очертания. Со стороны казалось, что йогин плывёт по воздуху, не касаясь земли.
Очередная иллюзия. Впрочем, охранники, наблюдавшие за гостем из укрытий, не удивились бы, окажись, что гуру способен летать. О Горакша-натхе ходила уйма легенд.
Здание приюта для паломников, длинное и приземистое, сейчас пустовало. Официально оно числилось закрытым на ремонт, что подтверждала полуразобранная крыша на дальнем конце здания: рёбра стропил, оголённый хребет коньковой балки. В ближнем, не подверженном разрушениям торце приюта имелась аккуратная дверца – отдельный вход, оборудованный буквально на днях. В коридоре йогина ждал охранник в лёгкой броне и шлеме, с
