багровым, словно раскаленном в огне звездного жара, днищем.
Все застыли, Багровая Звезда Смерти, с виду массивная как горный гребет, а на самом деле в тысячи, если не миллионы раз тяжелее, остановилась на высоте в сотню ярдов от земли и застыла, ничем не поддерживаемая снизу.
Всех накрыла густая тень, неприятно подул холодный ветерок. Суровые и надменные лица Скагеррака и его гвардии моментально побледнели, а лес знамен закачался, как трава под ураганом.
– Да-да, – сказал я в тишине. – Багровая Звезда Смерти, у знающих людей известная как Маркус. Так вот Маркус накопил слишком много злой мощи и ждет повода, чтобы ударить. Одно ваше неверное слово, ваше величество… Потому примите великий дар от императора Германа… жизнь. Себе и своей свите.
Он стиснул челюсти и выпрямился.
– Ваш тон и слова неприемлемы!
– Прекрасно, – сказал я обрадованно. – Я рад, что вы отвергли это предложение. Потомки воспоют ваш красивый и гордый отказ и благородную гибель…
К нам подбежал красный как вареный рак, задыхающийся толстяк с двуколки, проговорил с трудом:
– Его вели… чество… еще… не довысказали…
Я обратил взор на императора, тот с усилием добавил осевшим голосом:
– …неприемлемы, но мы вынуждены… Я могу переговорить с императором Германом?
Я покачал головой с самым непреклонным видом.
– Нет, ваше величество. Его императорское величество Герман Третий поручил кунтаторство над вашей империей мне.
Он некоторое время прожигал меня бешеным взглядом, а я изо всех сил старался выглядеть таким же бесстрастным, как окружающие нас исполинские глыбы.
– Я могу, – проговорил он наконец с трудом, – выбрать из своих загородных дворцов?
– Только самый дальний от столицы, – пояснил я. – Во избежание недоразумений. Тайные службы бывают очень подозрительными. Я, увы, могу не успеть вас защитить.
Мне показалось, что он изо всех сил удерживается, чтобы не взглянуть наверх на тот ужас, что навис над всеми нами.
Рядом со мной возник Карл-Антон, сразу сказал почтительнейшим тоном:
– Ваша Звездная Мощь, я могу проводить его величество до места, где он пожелает остановиться.
– Мы знаем, – сообщил я, – где его самый дальний от столицы дворец. А вы нужны мне для более серьезных дел.
Советник что-то торопливо шептал с самым умоляющим видом Скагерраку. Тот наконец кивнул, бросил в мою сторону недобрый взгляд и поднялся в карету.
Я сделал знак заступающим дорогу демонам расступиться и встать по обе стороны. Возница дернул поводья, понуждая храпящих от ужаса коней двигаться, хорошо, у всех на глазах шоры, по бокам ничего не видят, карета покатила по сухой земле.
Роскошная гвардия медленно двинулась впереди, никто не решился ехать по бокам, пришлось бы проезжать слишком близко от застывших демонов, у которых всадник с конем поместится на ладони.
Из пещеры начали выходить пешие люди, сперва в одежде простолюдинов, затем показались уже в богатой одежде, но мы смотрели вслед отъезжающей свите императора.
– Думаете, – спросил Карл-Антон тревожно, – согласится жить на покое?
– Нет, конечно, – ответил я. – Стоило на него взглянуть…
– Жесткий, – согласился он. – Такие никогда не смиряются. Одно дело погибнуть под завалами, другое – покориться неизвестному человеку.
Я огрызнулся:
– А что сейчас?.. Сам знаю, надо было просто завалить тот выход! Или еще проще…
Он сказал тихо:
– Опустить на то место Маркус. Эта громада сплющила бы землю на полмили вглубь. И червяки бы не выжили в таком камне.
– Скажу честно, – ответил я, – теперь можно, не только у меня крутилась такая идея, но и на Совете умные люди предлагали. Даже мудрые! Все верно, в старые добрые времена действовали куда решительнее! Если бы вы Библию читали или слыхали о такой книге, то, к примеру, филимистян вырезали под корень, чтобы их земли захватить себе!.. Или полинезийцев всяких… Нас же учение Христа смягчило настолько, что вообще невиновного стыдимся зарезать, хотя частенько и нужно в интересах дела.
Он сказал с сочувствием:
– Библия вообще вас оправдывает. Там сказано, всяк человек греховен при рождении, убивать его можно и нужно.
– Первородный грех чувствуется в каждом, – согласился я, – но это значит, человек отвечает за вину родителей. Но мы же гуманисты? Или еще не?
