Красота проплыла, бросив в нашу сторону удивленно-игривый взгляд и чуть приопустив длинные веки с наклеенными ресницами, такими длинными и густыми, что могла бы удержать на них что-нибудь даже неприличное.
– Пусть плывет, – согласился Альбрехт. – Вы тоже больше по служанкам?
– Как и большинство, – ответил Рокгаллер, понизив голос. – Даже сэр Робер и то пользует больше тех, кто приходит стелить ему постель, а графинь опасается. Осторожный. Это мы два дурака чуть не попались, но мудрый сэр Ричард, вот уж кто в женщинах знаток, удерживает…
Я смолчал, похвала какая-то не такая, я знаток в сельском хозяйстве, хотя сам знаю, какой знаток, и чего это мне цепляют женщин, издеваются над властью…
Альбрехт сказал весело:
– А-а, сэр Келляве!.. Идите к нам, а то вы здесь как носорог среди уток!
Рокгаллер буркнул:
– А мы что, носороги? Ладно…
Граф Келляве, похоже, в этот момент общался с женщиной, оглянулся, сказал ей что-то и пошел к нам, огромный и тяжелый, уже частично в камзоле южанина, правда, расстегнутом, блестящая кираса из высокосортной стали блестит хищно и победно, шаг тверд, сапоги все еще походные, грубые, даже шляпа напоминает его же рыцарский шлем, по бокам роскошные перья торчат как рога, а весь вид графа говорит, что больше готов к поединкам, чем к танцам.
Альбрехт пробормотал:
– Каждый вправе мыслить иначе, чем окружающий мир, но не вправе одеваться по другой моде.
Глава 12
Келляве приблизился, коротко и сдержанно поклонился, а я сказал с подозрением:
– Что-то вы не с той стороны идете, граф. И пахнет от вас как-то не сапогами…
Он поклонился с достоинством и ответил так же серьезно и уважительно:
– Ваше величество, я не такой, я человек степенный, у меня жена и четверо детей! Потому никаких интрижек в походах, а мы ведь в походе?.. Конечно, при захвате города все как положено, но то не в счет, то наш священный долг, а так, где приходится останавливаться дольше чем на неделю, я всегда заводил жену и жил с нею, не глядя на остальных женщин.
– Очень нравственно, – одобрил я. – У вас твердые моральные корни, сэр Гастон!.. Мало ли что нас тянет на всех женщин, мы же не козлы! Должны соблюдать твердые нравственные нормы, что внутри нас. Как вам здесь?
Он ответил, честно глядя мне в глаза:
– Сейчас живу в покоях баронессы Честерлицкой…
Я поинтересовался:
– В самом деле? Все мои военачальники занимали свободные апартаменты во дворце…
– И я занял, – ответил он. – Занял, жил, но когда вышел из убежища Скагеррак, его придворные начали возвращаться и сюда…
– Ого, – сказал я с интересом. – Неужели вы не уступили? На вас не похоже.
– Я сразу же уступил, – заверил он. – Но баронесса заявила, что не хочет меня затруднять и сама найдет себе другое место в таком огромном дворце. Договорились, что ночь переночует в этих покоях, а утром решим…
– Понятно, – прервал я. – Проснулись в одной постели и решили пока оставить как есть, а дальше будет видно.
Он взглянул с некоторым испугом.
– Ваше величество, вы как будто все видели! Да, именно так, даже слово в слово… Наверное, из женских постелей не вылезаете? Все у вас в таких подробностях… Или женщины все одинаковы?
– Женщины, – согласился я, – они как груши с одного дерева. Вам груши приходилось околачивать?
– Н-нет, простите, как-то не удалось ввиду крайней занятости обязанностями пажа, а затем оруженосца. У меня был очень строгий рыцарь- наставник.
– Но любопытно, – поинтересовался я, – когда впервые инициативу проявили не вы, а женщина? Оживляж некий чувствуете в вообще-то скучной рутине, верно?
Он сказал в смущении:
– Очень. Непривычно. Но как-то… легче даже, знаете ли… С этими женщинами на Юге, как заметил, у всех наших легче. Ваше величество?
– Это и тяжелее, – ответил я со вздохом, – что легче. Сэр Гастон…
Он поклонился еще по-северному, но уже с оттенком южности, и ушел, а я продолжал думать, что вот так нас быстро и растворят, как горсть сахара в теплой воде.
Пора нам вспомнить, что мы христиане, а первые христиане откровенно называли себя сверхчеловеками.
