– О, сир, мне все известно о вашем величестве – простите, должность обязывает. Ваше величество уже пять дней отсылает камергера, не раздеваясь на ночь, а утром меняет платье на свежее…
– Я сплю одетым. Мне так удобнее.
– Возможно, небольшое снотворное заклинание или травяной настой могли бы…
– Лорд Дальгос, я доволен вами и вашей службой. Не в последнюю очередь потому, что вы знаете, где проходят границы. Не заставляйте меня заподозрить, будто это спасительное знание вас оставило.
Лорд Дальгос умолк и смущенно улыбнулся. Яннем сухо улыбнулся в ответ. И они продолжили обсуждать дела.
В тот вечер он все же позволил камергеру облачить себя в ночную сорочку и всю ночь пролежал, вытянув руки поверх стеганого шелкового одеяла и неподвижно глядя в балдахин. Время от времени закрывал глаза на случай, если у Дальгоса имеется смотровое окошко в одной из стен королевской спальни. Яннем не сомневался, что так оно и есть.
Когда далеко в городе хрипло прокричали первые петухи, Яннем подумал, что со всем этим пора кончать.
Королевские темницы располагались в толще одной из дворцовых башен. Именно там содержались преступники, обвиняемые в государственной измене. В Митриле не принято было гноить заключенных в подземельях годами – обычно преступники либо умирали во время пыток, либо кончали дни на эшафоте, подвергаясь жестокой и зрелищной казни. Казни и пытки в Митриле были чем-то сродни искусству, и считалось просто нелепым держать человека в заключении, когда его можно красочно и изобретательно растерзать. Король Лотар всю жизнь оставался ярым приверженцем этой идеи, Яннем же отцовской страсти к эстетизации убийства не разделял. Как, впрочем, и Брайс. Тем более странными выглядели его недавние поступки: изуродованная голова имперского генерала, которую Брайс самолично отсек и швырнул Яннему под ноги, и те погромы, которые он учинил в набеге на имперские поселения вдоль границы… После победы над имперцами митрильских воинов обуяла кровожадная радость, и Брайс позволил им вдоволь порезвиться в приграничных деревнях, абсолютно ничем не ограничивая, а пленных велел не брать… Яннему покоя не давал этот набег: после него, равно как и после ужасной смерти генерала Доркаста, большая война с Империей становилась неминуема. Да, Брайс разбил имперцев, но они обязательно вернутся. Как и орки. А на посту королевского маршала нынче – разумный, отважный, исполнительный лорд Пейванс. Который всем хорош, кроме того, что он не Брайс.
Впрочем, поздно думать об этом. Не сегодня… не сейчас.
Яннем спустился в подземелье под Тюремной башней по винтовой лестнице, насчитывавшей полторы сотни ступенек. Он считал их, пока шел, беззвучно шевеля губами и держа в вытянутой руке чадящий факел. Никто его не сопровождал, но Яннем довольно хорошо помнил устройство башни, тем более что особой затейливостью оно не отличалось. Сразу за лестницей начинался коридор, разветвлявшийся на несколько коротких поворотов: караулка для стражников, две просторные камеры, в каждой из которой мог разместиться десяток узников, пыточная и в самом конце – одиночный карцер для магов. Последнее помещение было особым, митрильские короли небезосновательно считали его гордостью своей подземной тюрьмы. Именно в этой камере содержали лорда Иссилдора до суда, равно как и предводителя бунта магов, случившегося в Эрдамаре лет двадцать назад. Это узилище предназначалось для тех, кто мог при помощи чар вырваться из обычной тюрьмы. По правде, не так уж часто в темницах под королевским дворцом оказывались маги подобной силы, так что обычно эта камера простаивала без постояльцев.
Яннем дошел до обитой железом двери и постоял немного, вслушиваясь в мертвенную тишину подземелья. Тихо, холодно и душно, лишь шуршат по углам пауки да слегка тянет сквозняком – в десяти шагах дальше по коридору в полу зияла дыра, называвшаяся «отхожей ямой», хотя предназначение ее отличалось от того, на которое намекало название. Оттуда же, из ямы, несся смрад, от которого Яннем содрогнулся всем телом. Он бывал здесь раньше, лично присутствовал во время пытки лорда Иссилдора (хотел сам услышать от него, что на самом деле Брайс не замышлял покушения и мятежа), но привыкнуть к этому месту, этой духоте, устойчивому смраду отчаяния и гибели было невозможно.
Яннем сдвинул засов, повернул ключ в замке и вошел в карцер для магов.
Камера с виду ничем не отличалась от остальных, разве что была намного более тесной: всего три шага в длину и ширину. Те, кто побывал здесь и вышел живым, рассказывали, что от стен, пола и потолка исходит рваное зеленоватое свечение, похожее на пульсирующую гнойную рану. Но Яннем, конечно, не мог проверить правдивость этих слухов. Именно поэтому он мог безопасно войти и без особенного дискомфорта находиться в этой камере. Именно поэтому стражники и палачи, которые следили за заключенными, всегда выбирались из простолюдинов. Потому что если в человеке тлела хоть толика магии, то, едва переступив порог и ощутив на себе действие рваного зеленоватого сияния, он валился на пол и начинал выблевывать собственные кишки. Причем эффект был тем значительнее, чем большей силой обладал маг.
Эту комнату пропитывало отражающее заклинание, которое высасывало ману и обращало против ее же обладателя.
Сначала Яннем не увидел Брайса. Ему пришлось поднять факел повыше и сделать шаг по скользкому, заляпанному нечистотами полу. И только тогда он разглядел своего младшего брата. Тот лежал в углу, скорчившись в позе зародыша, подтянув колени к груди, и быстро, неглубоко дышал. Его глаза были закрыты, волосы облепили мокрый от пота лоб, обе руки прижимались к груди, словно Брайс усердно молился. Но это была не молитва. Он каждую секунду, каждый миг боролся с отражающим заклинанием – кажется, вспомнил Яннем, оно называется «зеркало Шинмиры», – не давая отраженной магии уничтожить себя. Слабые маги, не способные долго выдерживать натиск заклинания, умирали в этой камере через пару часов; те, кто покрепче, могли продержаться день или два. И если они выживали, то отсюда их, отупевших, измученных, усмиренных, вытаскивали сразу на плаху. На памяти Яннема никто
