удивлению, я уже через несколько минут оказываюсь вознагражден, так как доктор Хиггинс торопливо выходит из дома. Да, он бросает на произвол судьбы ожидающих приема пациентов и погружается в холодный туман, хотя идет не в том же направлении, что Клейтон, а в противоположном, то есть целью его наверняка не является преследование агента. “Так куда же спешил доктор?” – спросите вы. И я, человек, который все видит и все слышит – хотя порой просто вынужден выбрать одну-единственную из бесчисленных мелодий, звучащих у меня в голове, – не могу оставить ваш вопрос без ответа и потому решительно следую за ним.
Хиггинс, мчась как резвый жеребец, пересек пару улиц, а на Гауэр-стрит сел в кэб, дал вознице адрес “Албемарль-клуба” и, рухнув на сиденье, тяжко вздохнул. Расстегнул пальто, снял перчатки, шарф и шляпу. Потом, обмахиваясь шляпой, стал смотреть, как кэб объезжает Сохо по Оксфорд-стрит, при этом доктор не переставал пыхтеть и отдуваться, точно ехал вовсе не через Лондон ненастным октябрьским днем, а пересекал знойную пустыню. Перед концом поездки он снова надел на себя все что положено, придал лицу спокойное выражение и вышел из экипажа, закутав нижнюю часть лица шарфом. Он легким шагом поднялся по лестнице “Албемарль-клуба” с видом человека, который больше всего в жизни мечтает сесть у пылающего камина и выпить рюмку бренди.
Войдя, доктор Хиггинс снова разоблачился и вручил вещи услужливому лакею. Потом той же летящей походкой двинулся к столу, расположенному рядом с большим окном, и по пути наклоном головы поприветствовал кое-кого из членов клуба. Перед единственным в зале потухшим камином сидели четверо джентльменов. Они курили и мирно беседовали. Однако, едва заметив доктора Хиггинса, прервали беседу и молча ждали, пока он подойдет.
– Добрый день, господа, – сухо поздоровался доктор, усаживаясь, и сделал знак ближайшему официанту.
– Что-то ты запоздал, Хиггинс, – упрекнул его один из мужчин.
– Дорогой Эйнджер, кажется, мы все слишком запоздали… – пробурчал доктор, пару раз дернув себя за бородку.
– Тихо, тихо, успокойся, что это с тобой, Хиггинс? – примирительным тоном спросил другой, которого вы наверняка помните, если внимательно следили за моим рассказом, так как это был доктор Теодор Рэмси, знаменитый врач, любитель хрустеть суставами пальцев. – А мы-то надеялись, что ты принесешь добрые вести…
Хиггинс схватил рюмку бренди с подносика, прежде чем официант успел поставить ее на стол, и жадно, одним глотком, выпил почти половину, закрыв при этом глаза. Потом со вздохом произнес:
– Прошу прощения, друзья мои. Эйнджер, покорно прошу меня извинить… Но я просто в отчаянии. С самого утра барахлит мой охладительный механизм. – И словно в подтверждение своих слов он с досадой дернул себя за бородку. – Вот уже несколько часов как я буквально задыхаюсь.
Остальные посмотрели на него с сочувствием.
– Какой ужас! И ты не смог его наладить? – спросил Эйнджер, теребя мочку правого уха.
– У меня не было времени. Но ты угадал, Рэмси, я принес новости, хотя пока еще не знаю, насколько они хороши, однако мне не терпелось поделиться ими. А что касается охладителя, то до вечера как-нибудь дотяну, а потом, надеюсь, найду все что нужно для ремонта у себя в лаборатории… Ах, если бы здесь не было так дьявольски жарко!
– Хватит ныть, Хиггинс. Тебе еще повезло – ты попал сюда в самом начале зимнего сезона, самого холодного в здешнем календаре. А если бы это случилось в жуткое время, которое у них называется летом? Вот уж настоящий ад! – вступил в разговор третий мужчина, который то и дело как-то странно косил глазами. – Но бывают вещи и похуже. У тебя могут нарушиться связи между нейронами, что позволяет нам блокировать тревожные переживания в непредвиденных ситуациях, связанные с алеаторикой?[21].
– Очень верное замечание, Мелфорд, – горячо поддержал его Рэмси, а затем стал хрустеть суставами каждого пальца по очереди. – Переживания, связанные с алеаторностью. Это и на самом деле ужасно.
– Еще бы! И тем не менее, неполадки в системе охлаждения – очень неприятная вещь. Со мной такое случилось прошлым летом, – заговорил Эйнджер, мягко похлопывая себя по мочке уха, – и я буквально взмолился, чтобы мне прислали новый механизм, прежде чем…
– “Ад”? Ты сказал “ад”, Мелфорд? Я правильно тебя понял? – вкрадчивым тоном заговорил четвертый джентльмен, до сих пор хранивший молчание.
Это был крупного сложения мужчина с пышными седыми усами, кончики которых закручивались вверх, как рога у быка. На нем был строгий темный костюм, но строгость нарушал яркий жилет.
– Я… – пробормотал Мелфорд.
– Ад? Ты, думаю, шутишь… Да вряд ли и все вы говорите всерьез… Вы жалуетесь на климат? Сразу видно, что вы слишком давно покинули Другую сторону! Неужто забыли, что это такое? – Мужчина обвел взглядом собеседников. Его огромные усы дрожали от гнева, и все, кто сразу, кто чуть помедлив, опустили глаза. – Любые невзгоды, от которых мы здесь якобы страдаем, – продолжил он поучительным тоном, ловко подкручивая кончики усов, – мелочь, ерунда по сравнению с главным. Это говорю вам я, прибывший оттуда несколько дней назад. А там сейчас вся жизнь сводится к одному – как вынести невыносимое. – Довольный устроенным разносом, он откинулся на спинку кресла и добавил, смягчив тон: – Джентльмены, прошу вас, не стоит играть с некоторыми темами. На Другой стороне началась Темная эпоха. И там на нас надеются. Отчаянно надеются.
Все пятеро на время замолчали, их взгляды блуждали в далеких воспоминаниях.
