После чего направился к дверям. Там его ждали Мюррей и обе дамы, занятые оживленной беседой. Завидев Уэллса, они дружно изобразили сочувствие.
– Что вы так на меня смотрите? – спросил писатель, безуспешно стараясь скрыть свое болезненное состояние.
– Опять тесные туфли, Джордж? – поинтересовался миллионер с ухмылкой. – Боже мой, ты уже два года терпишь эту пытку, не пора ли отправить их на заслуженный отдых?
– Не смейся над ним, милый, – упрекнула жениха Эмма. – Лучше давай сообщим ему нашу хорошую новость.
– Ах да, дорогая… Послушай, Джордж, отец Эммы уже окончательно выздоровел после падения с лошади… Так что наконец-то мы назначили день нашей свадьбы, пока ему не взбрело в голову снова прокатиться верхом. Это будет первое воскресенье марта. Родители Эммы скоро сядут на корабль и прибудут в Лондон за несколько дней до церемонии. Ну и… – Миллионер заулыбался и при этом как клещами сжал плечо Уэллса своей огромной ручищей. – Я был бы счастлив, если бы ты согласился быть моим посаженым отцом.
– Почту за честь, – ответил Уэллс.
– Ведь тем, что наши с Эммой жизни соединились, мы обязаны тебе, – продолжал Мюррей. – Если бы в своем письме ты не посоветовал мне…
– Будь оно трижды проклято, это письмо! Ничего я тебе не писал!
Все тихонько захихикали, словно речь шла о старой шуточной сценке, которую оба время от времени разыгрывали.
– Ну, послушай, Джордж, неужели тебе не надоело?
– Я же тысячу раз доказывал, что… Ладно, хватит об этом! – раздраженно закрыл тему Уэллс. – Забудем. Сегодня я приготовил для тебя сюрприз.
– Сюрприз?
– Именно. Сегодня у нас очень необычный гость – твой любимый писатель, – объявил Уэллс с хитрой улыбкой.
И тотчас повел всех в гостиную. Там спиной к ним у пылающего камина стоял мужчина. Миллионер с растущим любопытством уставился на него: широкие плечи, богатырское сложение… Казалось, он обосновался на этой земле так же прочно, как менгир, древний каменный обелиск. Гость застыл в позе капитана корабля, который отдает четкие приказы, чтобы провести судно сквозь рифы: руки заложены за спину, тело слегка напряжено.
Услышав шаги, незнакомец повернулся и направился к ним как-то уж слишком решительно. На строгом и мужественном лице сверкали темные глаза, выдававшие вулканический темперамент. Волосы его уже начали редеть на висках, но впечатление исправляли роскошные усы с длинными и тонкими, как острие рапиры, кончиками.
– В это трудно поверить… – пробормотал миллионер.
– Как я понял, представления тут излишни, – улыбнулся Уэллс. – И тем не менее я хочу соблюсти протокол. Монтгомери, позволь представить тебе Артура Конан Дойла, создателя твоего любимого сыщика Шерлока Холмса. Артур, это Монтгомери Гилмор и его очаровательная невеста Эмма Харлоу.
Со свойственной ему горячностью Конан Дойл поцеловал девушке ручку, сделав при этом вежливый поклон головой, а потом протянул руку Мюррею, который продолжал ошеломленно рассматривать его, ведь человек не каждый день встречает в доме у друга богатейшего писателя Англии, творца одного из самых знаменитых персонажей в истории литературы. В ту пору, когда Мюррей мечтал стать романистом, он буквально заглатывал рассказы про Шерлока Холмса и был им околдован, но никак не меньше его интересовала биография автора. В ней Мюррей хотел отыскать ключи к успеху, хотел понять, как сумел молодой врач, пытавшийся заработать на жизнь в Портсмуте, буквально из ничего сотворить легендарного сыщика.
Именно на этот вопрос Конан Дойлу приходилось отвечать гораздо чаще, чем он того хотел бы, – точнее, всякий раз, когда ему доводилось беседовать с каким-нибудь влюбленным в Холмса читателем или с коллегой, желающим постичь алхимию славы. Знай он когда-то, что, придумывая своего Шерлока Холмса, творит истинное чудо и что подробности процесса придется описывать не раз и не два – в разных ситуациях и разной публике, – он бы постарался обставить начало работы как-нибудь поинтереснее: сплясал бы, скажем, древний танец в своем врачебном кабинете, куда редко заглядывали пациенты, или совершил бы какой-нибудь языческий обряд, или, как минимум, надел бы чистые носки. К несчастью, на самом деле творческий процесс выглядел у него в ту пору куда менее впечатляюще. Точнее сказать, выглядел он так: прежде чем случилось великое чудо, Конан Дойл сидел и барабанил пальцами по столу, в отчаянии раздумывая, как бы пробиться сквозь накрепко запертые для него двери издательств.
Шел 1886 год, и Конан Дойл, которому исполнилось двадцать семь, вот уже три года имел частную врачебную практику в Портсмуте и в своем врачебном кабинете убивал время в ожидании редких пациентов, стряпая рассказы и романы, благо времени для убивания у него было более чем достаточно. Несколько коротких текстов он напечатал в местных журналах, но первый роман – “Торговый дом Гердлстон”, который был задуман с большим замахом и долго вынашивался, так и не привлек внимания издателей. Это был жестокий удар, однако Конан Дойл не отчаивался. Он решил попробовать еще раз. Но, прежде чем снова взяться за перо, задался вопросом, а что, если вместо пухлых романов, которые, как видно, мало кого интересуют, он придумает что-нибудь по-настоящему новое и необычное? Что, к примеру, сам он хотел бы найти в книжных лавках? Что вызвало бы трепет в его душе? Он напряг память и вернулся мыслями в детство, словно решил порасспрашивать мальчишку, каким был тогда, о вкусах взрослого, каким стал теперь.
Конан Дойл вспомнил имя – Огюст Дюпен, великий сыщик, придуманный Аланом Эдгаром По и пленивший его своим логическим мышлением. Для
