К обеду он добрел до кладбища тракторов, где обычно собирались парни, там можно было найти Макса, который так и не заявился к нему домой, хотя Митя ждал этого. Солнце жарило со всей дури, ослепляя, нагретые железки пахли старым маслом. Парней было всего двое, Макс кидал перочинный нож в мишень из покрышки, как всегда, попадая раз через пять, но не сдаваясь, а только сосредоточенно поправляя очки на носу. Значит, его не забрали, и Хечи нет с ними, и остальных. Значит, сержант сдержал слово, значит, Макс все-таки закрыл свой рот.
Он подошел ближе.
— Отойдем, — попросил Митя, не зная, можно ли злиться сейчас, или правильным будет дождаться объяснений.
— Здорово, идем. Как там дома? — как ни в чем не бывало отозвался Макс и с усилием вытащил нож из рыхлой резины.
— Нормально. Ты знал? — Митя внимательно смотрел на Макса.
— О чем? — Макс поднял деревяшку под ногами и пристроил в раздвоенный ствол сосны. — Отойди, я пока часто промахиваюсь, — сказал он, но Митя не двинулся с места.
— Ты все понимаешь, ты знал, что это ее дом? И ты не сказал мне. — Почему-то предательски горький комок застрял в горле, и почти подступили слезы.
Макс прищурился и с силой метнул нож — он шлепнулся в сухие иголки.
— Я знал. Конечно, я знал. Мне нужно было знать, куда я тебя веду, Хеча не самого большого ума, глупо идти за ним вслепую. Но там было безопасно, я все проверил. Черт, не дается мне этот нож.
— При чем тут? Почему в этот дом? Ты дружишь с ней, мы же вместе… Ты говорил, что она хорошая! Я видел, тебе она нравится! — Митя старался не кричать, все равно комок заставлял голос срываться.
— Странная, но ничего, верно. — Макс коротко улыбнулся. — Послушай, что ты разнылся, Хече нужен был пистолет, он назвал дом, я сразу понял, чей он, но отступать как-то кисло, он вычисляет трусов, а раз я уже в курсе, сливаться было нельзя. А ты, если бы узнал, ты бы свалил, и все, это был бы конец, тебя никуда не взяли, да еще и наваляли, испугались бы, что сдашь.
«Не взяли?! Да плевать мне на них на всех!» — Митя сжимал кулаки, но не знал, на кого он больше злится — на себя, на Макса, на Хечу…
— Ах, плевааать, ах, ты гордый, — Макс, не глядя на него, целился в деревяшку, раскачивая нож на руке, — а кто просился, кто говорил, какие они растакие… ты хотел дело, ты знал, с кем связался. И я тебя поздравляю, ты все прошел, переступил через себя и сдержал слово, теперь ясно — ты можешь, понятно тебе? И я взял все на себя, тебя там не было, ты чист, можешь свободно гулять по зеленой травке.
Нож снова шлепнулся на землю.
— Ну и спасибо тебе за травку, — Митя осторожно поднял нож за лезвие и почти не глядя швырнул в деревяшку, нож завибрировал, воткнувшись в самую середину.
На следующий день Митя обошел все привычные места, но Саши не было ни в одном из них, он сгонял наугад и к ручью, и даже на дальний обрыв, но и там никого не нашел. Идти к ее дому он трусил так, что даже ноги немели, но к вечеру сдался и побрел к дачам. Поднимаясь из-за пригорка, он заметил костерок у горелого дерева, рядом сидел Макс, вороша ветки. Искры отрывались от пламени и взлетали вверх роем жгучих точек, дым вырастал в небо.
— Ну идем к ней, поможем убраться, они только приехали, я видел, как они с бабкой шли со станции, — Макс смотрел на Митю, и в очках плясал огонь. — Что, не хочешь? Ну я сам тогда.
Митя рывком развернул велик и молча пошел в деревню, с досадой понимая, что не может сделать ничего другого, оцепенение охватило его и навалилось на спину и плечи, зажало горло и приказало убираться восвояси.
Утром он нашел на крыльце свою штормовку и компас. Саша тем летом больше ни разу не взглянула на него, а он не мог решиться заговорить с ней. Лето закрутилось плотным клубком и понеслось дальше, он научился водить дедов «Жигуль» и плавал до дальних мостков без отдыха, получил у бабушки вечное право возвращаться когда ему вздумается, но что-то навсегда осталось в нем незаполненным, какой-то светящийся пустой кусок солнечного блика.
