затем упал, всем телом пытался вышибить люк, и, как сказала бы его матушка, потерял всякий человеческий облик. Юленька ночью, одна… конечно же, она подумает, что он сбежал.
Неужели он останется здесь до утра, ведь бежать надобно сейчас, немедленно. Он порылся в столе в поисках инструмента, нашел там колоду карт с непристойными картинками, мелочь, которую заботливо сгреб в карман, а также полицейский журнал, где последняя запись была о «молодом человеке 22 лет, рост средний, глаза круглые, карие, лицо нервное, особые приметы — родинка слева на носу, каштановые волосы, кудри, представляется Иваном Андреевичем Мироедовым, разыскивается за картежные мошенничества и сообщническую деятельность с тайными организациями». Иван улыбнулся, как будто встретил старого знакомого, и перевернул страницу. В журнал была вложена бумага с печатью Санкт-Петербургского ведомства наказаний. «Разыскивается мошенница 25 лет, роста невысокого, волосы темные, лицо красивое, симметричное, имеет глаза разного цвета (синий и зеленый), подбородок волевой, представляется учительницей, портнихой, гувернанткой, жертвой карточных мошенников, действует под именем Юлия Ивановна Беседская. Чрезвычайно опасна! Кражи, разбой, организация преступных сообществ». Сердце Ивана на секунду перестало биться.
Он присел у изразцовой печки и смотрел, как догорает полицейский журнал, а вместе с ним и запись о нервном, кудрявом молодце с родинкой на носу, в беснующихся языках огня. Ни одной мысли не было теперь в голове у Ивана, а вместо этого там гулял ветер. Он мрачно выглянул в окно. Площадь наискосок пересекала одинокая парочка, которой вечерний холод не помешал выбраться на променад. До Ивана донеслись обрывки разговора. Вдруг его взяла оторопь, а щеки загорелись огнем: что-то очень знакомое было в фигурах дамы в глухом пальто и ее немолодого кавалера. Он высунулся из окна, насколько позволял карниз, и замер, чтобы услышать беседу парочки, выбравшей для свидания скамейку под каланчой. Этот навык он довел до совершенства — слышать то, что не предназначалось для его ушей, — и он не раз спасал его в передрягах. Сомнений не оставалось, это были его милая Юленька и пожилой Николаша.
— Любезный, прекратите мямлить! У вас же ни слова не разберешь! — громким шепотом говорила Юленька. — Что значит «сбежал», я предупреждала вас, что сегодня игра будет особенной. Зачем вы так рьяно его уличали? Что вам было велено? — ее лицо разглядеть было невозможно, вуаль на шляпке скрывала его. — И вы совершенно ополоумели — назначать встречи рядом с полицейским участком!
— Но, драгоценная, он забрал все, абсолютно все! Поручик был в ударе, да и молодые господа никогда бы не дали этому подлецу уйти подобру-поздорову. Вы не изволили предупреждать о таком, вы сообщали, дескать, мелкий жулик, дать выиграть и отпустить, но как же мелкий, когда он забрал все! — Николаша дрожал всем телом и сжимал кулачки у груди.
— А вы, любезный, как были дураком, так и помрете. Не я ли вам объясняла, что он принесет мне все сегодня же ночью? А раз он такой мастак, не заменить ли мне вас на него?! Давно пора, дубина вы древняя! — Голос Юленьки шипел с такой злостью, что Николаша явно был готов провалиться под скамейку.
— А как не принес бы! Почем вы знаете! Золотая моя, он ведь в полицейском участке! Здесь! — Николаша трясся от нетерпения и тыкал пальцем в каланчу. — Он, поди, отдал нас полиции, вот они его и припрятали сейчас. Сказывают, забежал туда еще с вечера и не выходит. Выкурить его надобно, драгоценная, до утра непременно выкурить!
Юленька подняла голову к окну, откуда глядел Иван. Иван сразу спрятался за гардиной, прижался к стене. Когда через несколько мгновений он осторожно выглянул, на лавочке никого не было.
«А вот это настоящий сюжет, милостивые вы мои государи! — отчего-то сказал сам себе Иван, подивившись ходу собственных мыслей и звуку своего голоса. — Такое уж никакому Филиппу Николаевичу не выдумать!» Он вдруг увидел всю свою историю разом, начиная с побега из комнатки добродетельной Анны Семеновны и до этой самой минуты. История светилась и переливалась всеми гранями его приключений, и надо было ее только ухватить за хвост, уложить на листы. Он подошел к столу, выудил из ящика перо и бумагу и, улыбаясь, стал писать, иногда мечтательно поглядывая в сторону площади. И полицейские, и тощий Митенька со свертком за пазухой, и Миловидов со своими томиками, и Юленька с калачом, и игроки — все собрались сейчас здесь, отступили от него на полшага, надели театральные костюмы и, слаженно произнося реплики, давали представление только для него одного.
Иван не мог сказать, сколько прошло времени, только пачка исписанных листов все прибавляла в весе. Разрозненные тычки с обратной стороны люка сменились слаженными ударами, как будто на первом этаже каланчи мерно заработало чье-то сердце. Он слушал приглушенные голоса, и глядел на крышку люка, которая яростно подпрыгивала. Иван улыбнулся: финал не за горами, и на секунду ему самому стало интересно, что же будет с главным героем.
С легкой грустью он оглядел приютившие его стены, было очевидно, что в этот раз герой не отделается легкими побоями. Привычный азарт беглеца, эта могучая волна, столь часто выносившая его из самых гадких ситуаций, на этот раз не накрывала его. Напротив, между ним и окружающим миром словно повисло полупрозрачное полотно. Та недавняя обжигающая радость момента, когда он бежал по темным переулкам, нащупывая в кармане теплые еще деньги, не могла сравниться с прохладным спокойствием, которое исходило от белого листа, где он сам был повелителем и богом, где каждый персонаж действовал по мановению его руки.
Удары стихли, полусорванный люк готовился сдаться. Сейчас произойдет решающий натиск. Иван подержал в руках рукопись, дерзкая
