Беган-Богацкий аккуратно положил картину рядом с собой, посмотрел на Романова и жалостливо запричитал:
— Бедный, бедный Родион Федорович. Голова-то практически проломлена!
Романов сделал усилие и выполз из люка на каменный пол.
— Какой я вам Родион Федорович, — прошипел он.
— При чем тут вы, — раздраженно отозвался Беган-Богацкий. — Чуть не погиб портрет первого брандмейстера, Родиона Федоровича Старомысленского! Лучший экспонат в музее пожарного дела, он — наше краеведческое все!
— Ваше краеведческое ничто тоже пострадало. — Романов, кряхтя, потер затылок и с трудом сел.
Беган-Богацкий заглянул в лицо брандмейстера и погладил золоченую раму.
— Бросьте, ваши шишки история как-нибудь переживет. А вот если бы вы — были совсем не вы! Знаете, как я испугался?! Я решил, что это пришел ОН! — зашептал Богацкий, тараща глаза. Вдруг он посмотрел на Романова с сомнением и потянул со стола бронзовую пепельницу с витыми ушками.
— Вот, приложите холодное, — он протянул ее Романову, но растопырил пальцы, и пепельница, зацепившись ушками за стол, упала Романову на ногу.
— Вы бытовой террорист! — выдавил Романов. Он хотел взвыть от боли, но воздуха в груди не хватило. — Отойдите от меня!
Беган-Богацкий торопливо засеменил к окну, не отрывая глаз от Романова. Он молча следил, как Романов трет ушибленную ногу, а потом облегченно вздохнул.
— Дмитрий Сергеевич, как я все-таки рад! Это именно вы! Говорят, ОН не испытывает боли…
— О ком вы все говорите? — спросил Романов.
Старик на мгновение замер, и воодушевление, как волна, откатилось с его лица.
— Бросьте, бросьте, коллега, я знаю, что вы встречались, — волна оживления тут же вернулась обратно. — По вам все видно! И как бы то ни было — это большая честь, лично приходит он редко. — Беган-Богацкий хитро улыбнулся, бочком прыгнул к небольшому круглому столику и театральным жестом сдернул накинутую поверх салфетку. Под ней оказался графинчик с мутной жидкостью, две стопки и плошки с зелеными водорослями.
— Я нашел разгадку! Каланча! Будем праздновать мое открытие! — он разлил мутную жидкость в стопки. — Хотя справедливым будет признать, что не будь вашей папки, я бы здесь не стоял. Так что — благодарю! — На секунду он замер. — Постойте, а как вы узнали, что я здесь?
— Я не идиот, — мрачно проговорил Романов. — Рассказ я тоже слышал.
— А вот если бы вы не играли в начальство, а выслушали бы меня днем! Вы узнали бы все гораздо раньше, я же пытался вам сообщить, Кирпичика за вами посылал… Но нет, некоторые люди…
— Перестаньте, все понятно, — всадники в голове продолжали скакать, но сейчас Романову показалось, что они несутся по пыльной степи, и каждая подкова обмотана тряпками. Он молча принял у Беган-Богацкого стопку и, с недоверием посмотрев на ее содержимое, выпил.
Беган-Богацкий аккуратным движением вбросил в себя мутную жидкость и замер, как будто ее вкус состоял из мелких кусочков пазла, и следовало собрать его целиком, прежде чем проглотить.
— Напиток полубогов! — облегченно выдохнул он. — Несмотря на то что я хотел праздновать не с вами, надеясь на присутствие одной дамы, я рад, что здесь именно вы. Все же это справедливо.
Романов потянулся и молча налил себе еще рюмку. Старик тут же проворно подставил свою.
— Это великий момент, Дмитрий Сергеевич, только прискорбно, что я не могу одеться соответственно случаю, — старик оглядел себя с кислой миной.
Романов вопросительно мотнул головой, рассматривая белый костюм и лаковые туфли Беган-Богацкого, но снова вспугнул всадников, с удвоенной яростью продолживших выбивать степную пыль.
— Она говорит: «Не будьте посмешищем!» Она говорит: «Это не карнавал!» — тоненько заголосил Беган-Богацкий со знакомыми презрительными нотами. — А я хотел отметить это событие достойно, как подобает. В парадном кимоно, Дмитрий Сергеевич, только в нем.
Романов осторожно поднялся и выглянул в окно. Из дверей музея вылетала музыка и, выплескиваясь на просторы площади, звучала растерянно. Никаких следов беспорядков, городской праздник продолжался.
Романов молча смотрел на городские крыши и ждал, пока нагромождение мыслей в голове уляжется, пока придет хоть какое-нибудь подобие покоя. Но стрелка на часах близилась к двенадцати, и сосредоточиться было трудно.
Беган-Богацкий разволновался:
— Может, перечитать рассказ? Наверняка ключ там, возможно необходим какой-то ритуал? А может быть, лучше по очереди? А как вы собираетесь загадывать — вслух или мысленно? А вдруг здесь сбывается только желание быть писателем, я бы не хотел, знаете ли…
Романов закрыл глаза и перебил его:
— Я собираюсь подумать. В тишине.
Он услышал, как Беган-Богацкий сделал несколько шагов. Не за тем ли, чтобы добить меня Родионом Федоровичем, подумал Романов, но старик
