— Ах, юноша с черными глазами и прохладной фамилией! Но, помилуйте, он был плохим поэтом, — фигура в плаще проговорила эти слова шепотом, прикрывая рот ладонью.
Романов заметил, что в двойника полетело что-то черное, просвистело над ухом и упало, гулко прокатившись по сцене.
— Помилуйте, к чему хулиганить? — он поднялся. — Кстати, Максим, эта дама выпустила вашего друга из тюрьмы. Она еще не решила, с кем ей будет выгоднее остаться. Но она будет уволена, и весьма скоро, — он поднялся, хлопнул в ладоши и совершенно не по-романовски потер руки.
— Итак, дамы и господа, разговор с вами я считаю законченным. Собственно, я пришел сюда за этим предметом, — он снова подошел к зеркалу. — Вы, любезная, проявили самодурство — похитили чужую собственность и вручили ее первой попавшейся сопливой девчонке Варваре. Даром! А она возьми да увези его. Целых семьдесят лет пришлось провести в разлуке. Теперь оно благодаря Дмитрию Сергеевичу вернулось ко мне, — он погладил зеркало по раме и обернулся к Максу: — Да, к слову, твое желание, Максим, официально считается загаданным. И бонус ты получишь в лучшем виде. Да-да, помехи и неточности. С сегодняшнего дня я буду видеться с тобой каждый день, но ты никогда не будешь знать, в чьем именно облике я появлюсь…
— А с чего вы взяли, что заберете зеркало? — перебил Макс. На фигуру Романова он даже не смотрел, а продолжал раскачиваться на носках у края сцены. — Я намерен продолжить свои эксперименты. Насколько я понимаю, облик вы выбрали не самый удачный. За этим человеком, — он указал пальцем на двойника, — идет охота, и я с удовольствием предложу им его копию, — Макс тоже подошел к зеркалу и крепко ухватил его раму, закрыв глаза одному из оленей.
— Максим Юрьевич, не стоит связываться с этим типом. Я прошу вас, — Александрия Петровна встала.
— Помолчите сейчас, Александрия Петровна. Этот субъект ценит только грубую силу.
— Ах вот как. Грубая сила? У вас? — фигура в плаще рассмеялась, и Романов опять почувствовал холод в затылке: теперь смех показался ему отцовским. Макс протянул руку, достал из-за зеркала кочергу и сделал несколько взмахов, как саблей:
— Извините за театральный жест, но я вынужден уточнить — вам хочется получить именно зеркало, целое? Или вы готовы унести с собой только драгоценную резную раму, по которой так соскучились?
Двойник Романова отпустил зеркало и поднял руки:
— Ну что ж, грубая сила, значит, грубая сила. Это ошибка — недооценивать того, у кого ты собираешься что-нибудь отобрать. До скорой встречи, — двойник подмигнул Максу и сухо бросил через плечо Александрии Петровне, — извольте следовать за мной. У меня к вам ряд поручений, вы еще находитесь в моем подчинении. С этой минуты и до самого увольнения будете под моим чутким надзором.
— Не вздумайте говорить ему о том, что мы слышали, — шептал Романов старику спустя пару минут, быстро перебирая ногами и спускаясь по лестнице.
— Конечно, конечно! Он способен на преступление, мы не уйдем живыми, если этот тип узнает, что мы в курсе его делишек! Но зачем же мы идем туда? Нам лучше ретироваться, свидетелей провала не пощадят! — старик еле успевал за ним, комично подбирая полы халата.
— Это мой друг, — Романов внезапно остановился. — Еще раз назовете его типом, и я не стану иметь с вами никаких дел. Я еще не до конца разобрался в происходящем, сейчас не время выяснять отношения. Значит так: я спасался от толпы, вы меня подобрали, привели сюда в укрытие, всё.
— Стойте же! Мне нужно рассказать вам о содержимом ящика, об обстоятельствах, при которых я его получил, а при нем я не желаю этого делать, выслушайте меня! — Старик просительно сложил руки.
— Степан Богданович, — Романов вздохнул и сделал усилие, чтобы сдержаться, — поймите одну простую мысль, всего одну — наши с вами изыскания окончены, в них нет никакого смысла, мы со своими методами проиграли, никого не интересуют ваши бумажки. И мои бумажки тоже, черной папкой сейчас даже печку растапливать стыдно. Это война, поймите, моих детей вот-вот заберут, поставят на службу вот этой субстанции, которая будет распоряжаться ими по своему усмотрению, а я даже не знаю, с чего начать, как быть. В зале на сцене стоит единственный человек, который имеет хоть какое-то представление о происходящем и силы изменить существующее положение дел. Мы сейчас отправимся к нему и будем слушать то, что он скажет.
— Я, конечно, пойду, у меня нет выхода, хотя учтите, я с вами не согласен. И еще — я иду только потому, что намерен вас защитить, вы, по-моему, чудовищно наивны. — Старик грустно покачал головой, прижимая к себе ящик.
Когда они спустились в зал, Макса на сцене не было. Романов растерянно огляделся, затем поднялся к кулисам, жестом велев старику следовать за собой. В недрах правой кулисы он услышал скрип и направился туда. Там при свете фонарика Макс пытался выкатить из горы рухляди старую школьную доску.
— Макс? — окликнул его Романов.
На секунду спина Макса замерла, он обернулся и холодно спросил:
— Что еще?
— Что ты здесь делаешь? — Романов постарался сохранить спокойный тон. — Я думал, клуб пустой, за мной там гонятся, хотел спрятаться, а тут
