ты.
Макс пристально посмотрел на Романова, затем опять взялся за пыльную доску.
— Давай помоги, не стой столбом. Спрятаться он хотел.
Они ухватились с двух сторон и выволокли конструкцию на свет.
— Ты зачем из тюрьмы ушел? Решетки и замки для тебя уже ненадежны?
— Было бы неплохо ввести меня в курс дела, до замков с решетками. Я, знаешь ли, свободу люблю, как гордая птица. А когда меня по морде бьют, я, наоборот, не люблю.
— Сколько вас тут? — спросил Макс, заметив Беган-Богацкого, рассматривающего раму зеркала, — там на улице, что, сменили афишу, мол, выступает Максим Юрьевич? — он вынул из внутреннего кармана сложенную карту и принялся прикреплять ее на доску.
— Давай, берись с того угла, — бросил он Романову.
Затем он достал какие-то разноцветные треугольнички, и Романов увидел, что это красные и синие флажки.
— Кожевенный квартал — наш, — проговорил Макс и воткнул первый синий флажок, — Кузнецкий — не наш, — красный флажок, — завод — нааааш, — с нажимом протянул он.
Старик неожиданно подскочил к Максу из-за спины и зашептал:
— Я видел, как люди в синем громили витрины купеческой слободы, портили фасады старинных домов, калечили невинных людей! Это они помогали вам? Признавайтесь! — Романов отметил, что халат Беган-Богацкого гармонирует с задником сцены, в звездах и мечетях.
— В слободе? — переспросил Макс, нахмурившись, поискал что-то на карте и воткнул синий флажок рядом с голубой линией реки, — Ну и отлично, молодцы!
— Что вы затеваете? — Старик подбежал к карте и стал с жадностью рассматривать ее.
— Что за люди в синем? Это стекловары с завода? Зачем они громят город? — спросил Романов.
— Это не бандиты, Митя, это нормальные отряды, успокойся, никто никого не убивает, они следуют плану.
— То есть, и план имеется? Ты давно в городе? Зачем, и почему я об этом не знаю? Что? Вообще? Происходит?
Романов знал, что так себя с Максом вести нельзя, он не признает истерик и визгов, с ним стоит разговаривать спокойно, имея аргументы и формулировки, иначе он только скривит лицо, поправит очки и перестанет обращать на тебя внимание. Но сейчас сдерживаться больше не было сил. Он понял, что уже очень давно в нем натянута до боли и предела некая струна, которая больше не может оставаться натянутой. Ее нужно ослабить хоть немного, поэтому пусть он ответит хоть на один вопрос.
Макс смерил его взглядом, наклонил голову, словно оценивая степень нормальности Романова, взял его за плечи и усадил в кресло.
— Успокойся. Я здесь давно, еще с институтских времен. Веду одно исследование и почти закончил его, осталось немного. Я знаю — в этом городе можно получить все, что захочешь, при помощи вот этого предмета, — он кивнул на зеркало. — Первый заход провалился, но я на верном пути. Это ретранслятор. В здешнем карьере необычный песок, из которого делают особое стекло. Зеркальная поверхность транслирует твои желания в центр — в субстанцию города, и та обязана их исполнять. Есть одна неизвестная переменная, но я скоро ее найду. И все будет хорошо. О тебе я тоже все знаю. И о городе. Ты чертов счастливчик.
— Он отберет моих детей, скорее всего уже отобрал!
— Нет доказательств. Чем ты располагаешь, только его угрозами? Как они сюда попадут? Дороги в город заблокированы, вокзал перекрыт, аэропорта, как ты знаешь, нет. Ни кораблем, ни самолетом, как говорится, дружище.
— Нет-нет, завтра будет последний поезд, — негромко сказал старик, не отрываясь от карты.
— Все-таки есть польза от твоего восточного друга, — усмехнулся Макс. — Значит, отправишься на вокзал, Митя.
— Скажи, стратег, если я правильно понял вас обоих, на меня в городе облава, так? Две армии охотятся, как я дойду? — Романов пытался набить себе цену в глазах Макса. — Меня и здесь-то найдут, наверное.
— Ну, тебе же надо на вокзал, — отозвался Макс, сделав ударение на слове «надо». — А двери дубовые, в любом случае у нас есть время, пока их вышибут.
— Я еще набросил засов, — добавил вдруг Романов.
— Умница, — снисходительно улыбнулся Макс, и тут Романову опять захотелось дать ему по морде.
— Итак, главное — доставить тебя на вокзал, а там разберешься.
— Стойте, — наконец оторвался от карты старик. — Дмитрию Сергеевичу там даже рядом нельзя появляться, — грустно сказал он и весь как-то осел, как не вовремя извлеченный из духовки бисквит. — Завтра на вокзале городской сход, они называют его «переделом». Предводители армий будут делить город на две половины, это вроде военного перемирия. Решено предотвратить надвигающееся гражданское противостояние. С каждой стороны ждут по сто самых влиятельных представителей.
— Кому об этом известно?
