Я просто хочу найти свою жену.
Мы садимся в машину и пускаемся на поиски. Наша сеть — невидимая, но обширная — больше недоступна. Теперь мы одни, в полной изоляции.
«Будь осторожнее со своими желаниями», — думаю я.
Мы пробираемся по городским закоулкам. Сидя за рулем, я оборачиваюсь к Фрэнсису.
— Не хочешь рассказать мне правду?
— Это было давно, — негромко говорит он. — До того, как я присоединился к Движению. Я встретил Адель в закусочной. Она подала мне пирог. Потом написала свое имя и номер телефона на счете. Я позвонил. — Он передергивает плечами. — Через три месяца она забеременела.
Меня мутит при мысли, как можно спать с черной. Впрочем, выходит, я и сам этим занимался, разве нет?
— Бог свидетель, Терк, я любил ее. Неважно, танцевали мы с ней среди ночи или сидели дома и смотрели телевизор… Я дошел до того, что был сам не свой, если ее не было рядом. Потом появилась Брит и я все чаще стал испытывать страх. Все казалось слишком идеальным, понимаешь? А когда все идеально, что-то обязательно пойдет не так. — Он трет лоб. — По воскресеньям она отправлялась в церковь — ту самую, куда ходила в детстве. Черную церковь, со всеми их песнопениями, «аллилуйя» и прочим дерьмом. А я пока ездил на рыбалку и говорил Адель, что именно это и есть мое священное место. Но регент церковного хора начал подбивать клинья к Адель. Сказал, что у нее ангельский голос. Они стали подолгу проводить время вместе, репетировать сутки напролет. — Он качает головой. — Не знаю, может, я малость слетел с катушек. Короче, я обвинил ее в том, что она мне изменяет. Может, и впрямь изменяла. Может, нет. Я ее слегка поколотил, что было, конечно, неправильно. Знаю. Но я ничего не мог с собой поделать: боль разрывала меня, и мне нужно было как-то выплеснуть ее. Ты же знаешь, каково это, да?
Я киваю.
— Она побежала за утешением к этому парню, и он принял ее к себе. Господи, Терк, я сам отвез ее к нему! Следующее, что я помню: она говорит, что уходит от меня. Я отвечаю, что если она уйдет, то только с пустыми руками. Я не позволю ей забрать дочь. Я говорю, что если она вздумает увести Брит, то это будет последнее, что она сделает в этой жизни. — Он сурово смотрит на меня. — Больше я ее не видел.
— И не рассказывал об этом Брит?
Он качает головой.
— Что я должен был рассказать? Что угрожал убийством ее матери? Нет. Я начал возить Брит с собой по барам, оставляя ее спать на сиденье в машине, пока сам напивался в стельку. Там я и встретил Джона Метцгера.
Мне трудно себе представить, что лидер Армии белого альянса дует в баре пиво, но в этом мире случались вещи и попричудливее.
— Он был со своими парнями. Он увидел, что я сажусь в машину, и не разрешил мне ехать за рулем, когда заметил на заднем сиденье Брит. Он довез нас до моего дома и сказал, что ради собственного ребенка я должен перестать быть тряпкой. Я был абсолютно пьян и рассказал ему, что Адель бросила меня ради ниггера. Кажется, при этом я не упомянул, что она сама была черной. В общем, Том дал мне кое-что почитать. Так, один памфлет. — Фрэнсис поджимает губы. — Это стало началом. Как оказалось, гораздо легче ненавидеть других, чем себя.
Свет моих фар перерезает железнодорожное полотно — в том самом месте, где когда-то был штаб тогда еще активного взвода Фрэнсиса.
— А теперь, — говорит он, — я потеряю и ее. Она знает, как замести следы и исчезнуть. Я сам ее научил.
Теперь Фрэнсис несется по крутым ухабам боли и потрясения, но, откровенно говоря, у меня нет времени на его терзания. У меня есть дела поважнее — например, найти свою жену.
Вдобавок у меня появляется идея.
На кладбище нам пришлось вламываться — уже стемнело, и ворота заперты. Я забираюсь на забор и разбиваю замок кувалдой из багажника, чтобы Фрэнсис тоже мог войти. Мы ждем, пока глаза привыкнут к темноте, поскольку знаем, что Брит может убежать, заметив вспышку света.
Сначала я ее не вижу, до того здесь темно. К тому же на ней синее платье. Но подойдя ближе к могиле Дэвиса, я слышу какой-то шорох. На миг облака, закрывающие луну, расходятся, и в лунном свете мерцает надгробный камень. Тут же, рядом, мерцает металл.
— Не подходи, — говорит Брит.
Я поднимаю раскрытые ладони — белый флаг. Очень медленно делаю следующий шаг. Она выбрасывает вперед руку с ножом. Это перочинный нож, тот, что она носит с собой в кошельке. Я помню день, когда она его купила, — на съезде «Власти белых». Она тогда перепробовала много разных моделей, размахивая ножами с отделкой из оникса и перламутра. Она шутливо приставляла ослепительно сиявшее лезвие к моему горлу и спрашивала: «Ну, какой больше похож на меня?»
— Привет, малышка, — мягко говорю я. — Пора домой.
— Не могу. Я грязная, — бормочет она.
— Ничего.
Я приседаю, двигаясь так, словно вижу перед собой дикую собаку. Я протягиваю ей руку, но мои пальцы выскальзывают из ее ладони.
Я опускаю глаза и вижу на своей руке кровь.
— Черт! — вскрикиваю я.
