полуденным жарким солнцем уже до степени раскаленной плиты речному песочку, расправляя на полотенце свои и детские одеяния. Людмила Васильевна проделала то же самое, оставшись в подобной же амуниции, только слегка голубоватой и подвыцветшей. Обе переводили дыхание после нелегкой процедуры. Огляделись. Поймали взглядом отбежавших детишек. Для порядка окликнули:
– Сашок!
– Лилечка!
– У него там, знаете, отгулов на всю оставшуюся жизнь накопилось. А все изобретения к ним идут. Вы же их знаете. Ваш Михаил Яковлевич с ними знаком. – Помолчала и добавила: – Дружбу водит.
– Михаил Яковлевич руководит отделом. И они тоже руководители отделов, – невольно начала оправдываться Ираида Львовна. Подруги лежали плашмя, чуть расплываясь мягкими податливыми телами на подстеленных тряпках, с трудом приподнимаясь на локтях и жмурясь на солнце.
– Я ничего против вашего Михаила Яковлевича не имею, – поспешила заверить Людмила Васильевна.
– У Михаила Яковлевича тоже несколько ведущих конструкторов. Но он никогда:
– Нет, нет, я не про него. Я про них. А Михаил Яковлевич, я всегда и всем говорю, человек приятный, интеллигентный. А эти – просто мафия. Там, надо заметить, русскому человеку и не пробиться. Вы сами, объективно констатируя, должны это подтвердить.
– Ну при чем тут русский, не русский, – досадливо возразила Ираида Львовна. – Вот директор Павлов Андрей Андреевич, что, тоже мафия?
– Он номенклатура ЦК, – корректно отвечала Людмила Васильевна. – Саша, Саша! – она развернулась всем корпусом к реке. – Я не разрешала в воду лазить. Ты перегрелся. Сейчас нельзя!
– Лилечка, детка, подойди, у тебя косичка расплелась, – поддержала ее Ираида Львовна.
– Все-таки какое безобразие, – продолжала Людмила Васильевна.
– Нет, нет, вы не совсем правы, – стойко держалась собеседница.
– Я не о том. Это ладно. Мне и так все давно известно, и вы меня не переубедите. Я про этих огольцов на той стороне реки, – и она кивнула в их сторону. – Курят, хулиганят. Убьют и не задумаются. К годам тринадцати уже спиваются. Хоть всех без разбору сажай. Как все-таки губят русский народ!
– Кто губит?
– Уж не знаю кто, но губит, – заключила она, явно зная, кто. Собеседница, как обычно, предпочла не понять.
Ребятишки лежали на высоком склоне. Их разморило.
– Брательник говорил, жара будет все лето до самой осени, – прервал молчание Ленька. – Все сгорит. Хлеб, картошка. Грибов совсем не будет. Орехов зато полно, – заключил он.
Все обратили взоры в сторону вздымающихся на взгорье противоположного берега реки стен старинного монастыря, которые до середины своей немалой высоты сплошь заросли орешником. Когда уже начинали желтеть листья, окрестные жители, включая и наших мальчишек, почти сталкиваясь лбами, подробно обирали кусты, ломая ветки и вытаптывая подлесок.
– И река обмелеет. Как ручеек станет, – мрачно добавил Ленька.
– Вот и увидим тогда омут, – сказал Васька.
– Да нет, нет, – испуганно всполошился Федя. – Тогда вся нечисть вглубь уйдет и вход за собой засыплет. Все песком затянется и не отыскать. Надо сейчас.
– Да? – все обернулись на Димку.
– В случае обмеления до следующей воды надо ждать, – сказал он и улегся плашмя на траву, отгороженный от прочих лежавшим между ними молчаливым и внимательным Ренатом.
– Тетка сказала, когда следующая вода придет, то еще сильнее все будет. А ты вот, Димка, – уж совсем обнаглел Федя, – попробуй один пойди.
– Заткнись, – зло сказал Ренат и даже приподнялся.
– Дай человеку договорить, – тоже приподнялся на локте Васька, профессиональным щелчком направляя окурок прямо на середину реки, где тот закрутился, завертелся и скрылся из глаз. Все внимательно проследили как сам полет, так и исчезновение окурка в этой странноватой водяной круговерти.
– Тетка говорит, когда кое-кто подходит к воде, она прямо вся кругами заходится. А из глубины руки высовываются. – Федя сам почувствовал, как холодеет. Голос его дрогнул. Среди ясного ослепительного дня всем стало не по себе. Окрест вроде бы даже и почернело.
– Какие руки?
– Женские. Четыре. Такие гладкие-гладкие. И чуть светятся.
– Проверим? – сказал Васька, оборачиваясь в сторону Димки, заглядывая в его лицо через лежащего перед ним Рената.
Что еще можно сказать? Да ничего.
Долго стояли в окружении.
