этим тайным тропам можно дойти от Бристоля до Лондона, и ни одна живая душа тебя не заметит.
– А что вы стали делать, когда пришла вода?
– А-а, тут, конечно, все изменилось. Поначалу у них появилось преимущество – много людей, много лодок. Но потом мы поняли, что нужно просто забраться повыше. Мы с вами сейчас сидим на самой высокой вершине Беркшира.
– Но разве им не стало легче вас найти? Сухой земли ведь не так много осталось.
– Зато отходных путей стало больше, – возразил Джордж Боутрайт. – Повсюду вода, а уйти по воде не так уж трудно. Мы тут вдоль и поперек все знаем: где можно пройти напрямик, а не в обход, где глубоко, а где брод. Мы можем улизнуть в любой момент, и они нас никогда не поймают. К тому же, сама вода на нашей стороне.
– Что это значит? – недоуменно спросил Малкольм, поворачивая курицу другой стороной.
– Я про тех, кто живет в воде, Малкольм. Нет, не про рыб и не про водяных крыс. Про старых богов. Про самого Батюшку-Темзу… Ты знаешь, я ведь пару раз видел его своими глазами. Всего, как есть – в короне, в зеленых водорослях, с трезубцем. Ну так вот, он на нашей стороне. А с Батюшкой-Темзой этому клятому ДСК не потягаться. Да и не с ним одним. Тут у нас один парень был, так он около Хенли[24] видел живую русалку. Море так высоко поднялось, что она смогла проплыть вверх по реке, да так далеко от берега! И тот парень клялся и божился, что если встретит ее снова, бросит все и уйдет с ней. И что ты думаешь? Через два дня он исчез – и зуб даю, он ее снова встретил!
– Если ты про Тома Симмса, – вмешалась Одри, – то он, верно, был в стельку пьян. Если так надраться, морская свинья русалкой покажется.
– Морские свиньи тут ни при чем. Он ведь говорил с ней, помнишь? И она отвечала. А голос у нее нежный, как колокольчики, так он сказал. Десять к одному, что он теперь с ней, в Германском океане.
– Если так, то ему сейчас, должно быть, чертовски холодно, – заметила Одри. – Давай уже сюда эту курицу, – обратилась она к Малкольму. – Я сама доделаю.
Малкольм считал, что, в целом, поработал неплохо, но возражать не стал. Руки у него онемели от холода, и выщипывать мелкие перышки было трудно.
– Возьми себе хлеба из того ящика, – сказала ему Одри. – А в соседнем ящике – сыр.
Ящики были из оцинкованной стали. В первом обнаружилось три с половиной больших каравая, черствых, как камень, и хлебный нож. Малкольм кое-как отпилил по толстому ломтю себе и Элис и только взялся резать сыр, как вдруг проснулась та женщина, на которую ему показывала Одри, – Дорис Уичер.
– Эндрю? – позвала она, обведя пещеру мутным взглядом. – Где Эндрю?
– Я его с самого утра не видел, – сказал Малкольм.
Дорис перекатилась на бок и села, дыша на всю пещеру перегаром.
– Куда он пошел?
– Я видел его только вчера.
– А ты вообще кто такой?
– Малкольм Полстед, – ответил он.
Называться выдуманным именем не было смысла, потому что мистер Боутрайт все равно знал настоящее.
Дорис Уичер испустила стон и снова рухнула на лежанку, а Малкольм понес Элис хлеб с сыром. Одри Боутрайт держала Лиру и похлопывала ее по спинке, а Лира послушно срыгивала. Малкольм сел рядом и принялся жевать хлеб и сыр: зубам приходилось несладко, но желудок однозначно говорил им спасибо за труды.
И тут, как только он сел и расслабился, вернулась память о том, что он совершил и о чем так боялся вспомнить. Он убил Боннвиля, они с Элис. Они с ней убийцы. Душегубы. Ужасное слово отпечаталось у него в мозгу, словно на книжной странице, и чернила горели красным. Аста обернулась мотыльком, слетела с его плеча и что-то зашептала на ухо Бену, деймону Элис, а тот внимательно слушал, склонив голову набок. Мистер Боутрайт ходил взад-вперед, показывая Лиру тем обитателям пещеры, которые уже проснулись, а одна из женщин занялась курицей: выпотрошила, разделала и присыпала мукой. Если эта курица – одна на всех, подумал Малкольм, стараясь хоть как-нибудь отвлечься, то все останутся голодными.
Но тут Элис придвинулась ближе и наклонилась к нему:
– Этот человек, мистер…
– Мистер Боутрайт.
– Ты ему доверяешь?
– Я… ну, кажется, да.
– Просто, по-моему, не стоит тут надолго задерживаться.
– И я так думаю. К тому же, тут один мальчик…
И он рассказал ей об Эндрю. Элис нахмурилась:
