Зачарованный Малкольм потрогал борт.
– А теперь дай-ка я покажу тебе еще кое-что. Видишь вон те скобки на планшире?
– Для чего они?
Цыган поднял со дна каноэ пучок длинных, тонких прутьев орешника. Взяв один, он протянул остальные Малкольму, а потом засунул конец прута в скобку на дальней стороне каноэ, согнул по направлению к себе, и вставил другой конец в скобку на ближней. Над лодкой поднялся ровный обруч.
– Сгибай второй так же, – он посветил фонарем на следующую пару скобок.
Несколько попыток спустя у Малкольма тоже получилось. Прутья гнулись очень легко, но стоило закрепить оба конца, как они становились совершенно твердыми.
– Для чего они нужны? – спросил мальчик.
– Сейчас доставать не буду, но под средней банкой ты найдешь тент – особенный, из угольного шелка. Вставишь прутья в скобы, натянешь его сверху, и тебе будет уютно и сухо, какой бы ливень ни хлестал снаружи. Там есть крепежи по краю, но с ними ты уж сам разберешься.
– Спасибо! – сказал Малкольм. – Это просто… просто чудесно!
– Благодари лорда Азриэла. На самом деле все это в благодарность тебе, так что главный молодец здесь ты. А сейчас, Малкольм, мне нужно задать тебе пару вопросов. Я знаю, что ты бываешь у леди по имени доктор Релф, и знаю, зачем. Можешь рассказать ей об этом и обо мне тоже, а если она пожелает узнать больше, скажешь ей вот эти два слова: «Оукли-стрит».
– «Оукли-стрит».
– Да. Это ей все объяснит. Имей в виду: не говори этих слов больше никому. И вот еще что. Все, что ты скажешь ей, когда-нибудь дойдет и до меня, но время поджимает, а информация нужна мне немедленно. Рискну предположить, что ты видишь большинство тех, кто приходит в «Форель»?
– Да, так и есть.
– И многих из них ты знаешь по имени?
– Да, некоторых.
– А знаешь ли ты человека, которого зовут Жерар Боннвиль?
Прежде чем Малкольм успел ответить, кухонная дверь распахнулась и послышался мамин голос:
– Малкольм! Малкольм! Где ты там?
– Я тут, – закричал он в ответ. – Сейчас иду.
– Давай быстрее, – сказала мама и скрылась в доме.
Малкольм подождал, пока она захлопнет дверь, и спросил:
– Мистер Корам, скажите, в чем дело?
– У меня есть для тебя два предупреждения, а потом я уйду.
Тут Малкольм впервые заметил на реке другую лодку: длинный баркас с низкой кабиной и тихим мотором, который сейчас еле слышно урчал, не давая течению унести судно. Ни единого огня не было на борту. Малкольм смутно различил у руля силуэт еще одного человека.
– Первое, – сказал Фардер Корам. – Погода через несколько дней улучшится. Будет солнце и теплый ветер. Не давай им себя обдурить. Потом дожди зарядят сильнее прежнего, и начнется самый высокий паводок, какой тут видали за последние сто лет. Это будет необычный паводок. Все реки в округе полны до краев, и многие плотины вот-вот рухнут. Речное управление плохо справляется со своей работой. В воде кое-что потревожили и в небесах тоже, и знаки ясно сияют для тех, кто может их прочесть. Скажи об этом родителям. Будьте готовы.
– Скажу.
– Второе. Запомни имя, которое я назвал: Жерар Боннвиль. Ты узнаешь его, если увидишь, потому что его деймон – гиена.
– Ох, он уже здесь был – несколько дней назад. У его деймона только три ноги.
– Теперь да. Он что-нибудь тебе сказал?
– Нет. С ним никто не хотел разговаривать. Он сидел и пил один. Выглядел довольно славным.
– Он может славно себя вести с тобой, но не вздумай даже близко к нему подойти. Не оставайся с ним наедине и вообще никаких дел не имей.
– Спасибо, – сказал Малкольм. – Не буду. Мистер Корам, а вы цыган?
– Он самый.
– Значит, цыгане против ДСК?
– Мы не все одинаковые, Малкольм. Некоторые против, а некоторые за.
Он повернулся к воде и тихо свистнул. Баркас тотчас развернулся и заскользил к пристани.
Фардер Корам помог Малкольму вытащить «Прекрасную дикарку» на траву.
– Помни, что я сказал тебе о паводке, – сказал он. – И о Боннвиле.
Они пожали друг другу руки, и цыган взошел на борт. Через мгновение рокот мотора усилился, но лишь чуть-чуть, баркас пошел вверх по течению и
