– Даже не знаю, стоит ли говорить…
– Если это касается ребенка… Ты упомянула ребенка, а потом мужчину. Какого мужчину?
– Не знаю… Наверное, и так слишком много сказала.
– Мало, а не много. Какого мужчину?
Она испуганно оглянулась по сторонам.
– Не хочу влипнуть в неприятности, – сказала она.
– Просто скажи мне. Я тебя не выдам.
– Ну, ладно… Тот человек, у которого деймон без одной ноги. Гиена или что-то типа того. Ужасно противная. Но сам он вроде ничего так.
– Да, я его видел. Так ты с ним говорила?
– Вроде того, – сказала она и зарделась, и тут же поспешно отвернулась.
Ее деймон-галка сидел у нее на плече. Он поглядел на Малкольма, а потом тоже отвернулся.
– Я немножко с ним… поболтала, – тихо сказала Элис.
– Когда это?
– Прошлой ночью, в Иерихоне. Он расспрашивал о ребенке в монастыре, о монахинях, обо всем об этом…
– О чем – обо всем? Ты про что?
– Он сказал, что он – отец ребенка.
– Вранье! Ее отец – лорд Азриэл! Уж я-то знаю.
– А он сказал, что он, и ему, мол, интересно, в безопасности ли она в монастыре, запирают ли они двери на ночь…
– Что?!
– И сколько там вообще монахинь, вот так-то.
– А имя свое он тебе сказал?
– Жерар его звать. Жерар Боннвиль.
– Он сказал, зачем ему знать про монахинь и про ребенка?
– Нет. Мы с ним не только об этом говорили. Но… не знаю… у меня такое странное чувство. И его деймон все время глодал свою покалеченную ногу. Но вообще он приятный. Рыбы с картошкой мне купил.
– Он был один?
– Ага.
– А ты? С тобой кто-нибудь был?
– А что если был?
– Он мог специально для них так говорить.
– Да нет, одна я была.
Малкольм не знал, что еще спросить. Было очень важно разузнать о загадочном человеке все, что только можно, но у мальчика просто не хватило воображения: он никак не мог взять в толк, что взрослому мужчине может понадобиться от одинокой девушки глухой ночью… или что между ними может произойти. И с чего это вдруг Элис покраснела, он тоже не понимал.
– А твой деймон с гиеной поговорить не пробовал? – спросил он, наконец.
– Пробовал, да только она ничего не сказала.
Элис опустила глаза и сунула руки в воду. В кухню вошла вернувшаяся из бара мама. Малкольм понес в зал чистые стаканы, и момент тут же был упущен.
Но когда Элис покончила с утренней работой и уже надевала пальто, чтобы уйти, Малкольм увидел это, улизнул из трактира и догнал ее на крыльце.
– Элис, погоди!
– Ну, чего тебе еще?
– Этот человек… с гиеной…
– Забудь о нем. Зря я тебе сказала.
– Меня о нем кое-кто предупреждал.
– Кто?
– Один цыган. Он сказал ни в коем случае к нему не приближаться.
– Почему?
– Вот не знаю. Но он очень серьезно говорил. Если ты вдруг его снова увидишь, Боннвиля этого, ты мне скажешь потом, о чем он с тобой
