Ему не хотелось ничего скрывать от родителей, но они обычно его ни о чем и не спрашивали больше одного раза и вполне довольствовались уклончивыми ответами. А тут выдался свободный вечер, и тема его разговоров с Элис вдруг стала им интересна.
– Ты болтал с ней, когда я вернулась на кухню, – заметила мама. – Да я глазам своим не поверила. Она что, подружиться с тобой решила?
– Вовсе нет, – нехотя ответил Малкольм. – Она просто спрашивала про человека с трехногим деймоном.
– С чего это вдруг? – поинтересовался папа. – Не было ее тут той ночью. Откуда она узнала, что он приходил?
– Она и не знала, пока я ей не сказал. А она о нем заговорила, потому что он ее о монахинях расспрашивал.
– Да ну? И когда же? – спросила мама, раскладывая картошку по тарелкам.
– В Иерихоне на следующий вечер. Расспрашивал про монастырь и ребенка.
– И чем это они там занимались?
– Не знаю.
– Она там одна была?
Малкольм снова пожал плечами. Он только что отправил в рот полную вилку горячей картошки и говорить не мог. Зато мог видеть и заметил полный тревоги взгляд, которым обменялись родители.
Проглотив картошку, он сказал:
– А что такое с тем человеком? Почему от него все в баре отсаживаются? И что с того, что он с Элис поговорил? Она сказала, он приятный.
– Штука в том, Малкольм, – осторожно сказал папа, – что, по слухам, он человек жестокий. И может… нападать на женщин. Людям он не нравится. Ты сам был в баре тем вечером. Его деймон странно действует на людей.
– Ну, он-то с этим ничего поделать не может, – возразил Малкольм. – Ты же не можешь повлиять на то, какой облик принимает твой деймон. Или как?
– Ты удивишься, – раздался с пола густой и медленный, угрюмый голос.
Мамин деймон-барсук говорил редко, но если это случалось, Малкольм всегда слушал, навострив уши.
– Хочешь сказать, что вы можете выбирать? – изумленно спросил он.
– Ты ведь не сказал «
– Но как… что ты хо…
– Ешь свой ужин и узнаешь, – перебил его барсук и потрусил в свое гнездо в углу.
– Гм-м, – хмыкнул Малкольм.
Больше они о Жераре Боннвиле не заговаривали. Мама сказала, что волнуется за свою мать – та приболела, так что не худо бы завтра наведаться к ней в Улверкот, и посмотреть, как там дела.
– А у нее достаточно мешков с песком? – спросил Малкольм.
– Они ей больше не понадобятся, – ответила мама.
– А вот мистер Корам сказал, что люди думают, будто дожди прекратились, но на самом деле они вернутся, и будет большой потоп.
– Что, правда?
– Он велел вас предупредить.
– Ты его видела, Бренда? – спросил папа.
– Цыгана? Да, мельком. Очень тихий и вежливый.
– Они знают реку.
– Так что бабуле и правда могут понадобиться еще мешки с песком, – сказал Малкольм. – Если да, я помогу.
– Учтем, – сказала мама. – А сестрам в монастыре ты сказал?
– Им всем надо будет перебраться на этот берег и переждать у нас. И Лиру с собой взять.
– Кто такая Лира? – заинтересовался его отец.
– Да ребенок же! Малышка, за которой они присматривают для лорда Азриэла.
– Ого. Ну, всем им тут места не хватит. Да и мы недостаточно святые, скажу я вам.
– Не говори глупостей, – отрезала миссис Полстед. – Святость они сами с собой приносят. А им всего-то и нужно, что сухое место.
– Да и ненадолго это, наверное, – заметил Малкольм.
– Нет, так дело не пойдет. Но ты все равно им скажи. Что у нас там на сладкое?
– Печеное яблоко, и скажи спасибо, – ответила мама.
Вытерев после ужина посуду, Малкольм пожелал всем спокойной ночи и пошел к себе, наверх. Уроки все были сделаны, так что он вытащил чертеж, который дала ему доктор Релф, – тот, что с символами алетиометра.
