Так что, по-моему, лучше принимать пробки как неизбежное зло, расслабляться и получать от них удовольствие. Не стал исключением и этот страшный вечер. От дачи Пахомыча до Склифа мы ехали час с небольшим.
Я понимала, что нужно воспользоваться шансом и поспать: позже времени для этого может и не найтись. Но сна не было ни в одном глазу. Я думала о поступке Сычика и никак не хотела с ним смириться. Глупо, правда? Парень уже все решил и сделал, принес себя в жертву и находился между жизнью и смертью, а я стояла на обочине прошлого и все еще орала: «Не смей!» Идиотизм высшей пробы, но так уж устроены люди. Они обожают перекраивать прошлое — точнее, пытаться, поскольку в реальности это неосуществимо. Можно сколько угодно возмущаться, но минувшее не изменишь. Не потому ли мы так любим данное занятие, что точно знаем: как бы громко ни верещали, все равно не повлияем даже на самую ничтожную малость? А вот настоящее и тем более будущее изменить вполне реально, однако этого мы не делаем, даже когда в силах…
Я опять попробовала заснуть — и снова безуспешно. Вдруг вспомнила свой сон о том, как на американских горках въезжаю в стену, и испугалась до озноба, сама не зная почему. А потом в памяти внезапно всплыли слова гибэдэдэшника Андрея: «Въехал прямо в отбойник…»
И вот тут мне стало по-настоящему жутко. Студневу-перу проще всего было бы убить меня, подстроив автомобильную аварию. Я практически никогда не вожу машину, хотя и умею, но суровый депутат вряд ли расстроился бы, если бы отправил на тот свет не только меня, но и моего шофера. Одну шлюху укокошить или еще и ее водилу — какая разница?
И, судя по всему, мы погибли бы, на полном ходу врезавшись в стену, или в отбойник, или в дерево, или в грузовик — в общем, в какую-то преграду. Отличие от моего сна лишь одно: ехали бы мы не в расписной машинке в парке развлечений, а в самом настоящем автомобиле. Тогда получается, что Вася принял на себя не только мою смерть, но и наиболее вероятный способ, которым бы я погибла?
Меня снова затрясло. Окончательно поехав крышей, я задумалась, почему подсознание, предупреждая меня во сне о смертельной опасности, показало ее в искаженном виде — американскими горками, а не московским или подмосковным шоссе.
Поразмышляв некоторое время о столь таинственных материях, я, к счастью, все же опомнилась и приказала себе не увлекаться дешевой мистикой. Скорее всего, мое подсознание вообще ничего не знало об опасности, а просто сигнализировало, что, с его точки зрения, я живу неправильно и это может привести к весьма жутким последствиям. Вот и все. Никакой мистики.
Похоже, я все-таки уснула, поскольку Диме пришлось трясти меня за плечо, когда машина, наконец, подъехала к бывшему Странноприимному дому. Дима остановился на стоянке и проводил меня в регистратуру.
Признаться, я редко бываю в больницах и представляю их себе в основном по голливудским фильмам и сериалам. Тут все было иначе — никакого снующего туда-сюда персонала, никаких каталок с изувеченными телами и криков «Быстро в операционную!». В помещении почти пусто — все-таки на дворе уже глубокая ночь. Но даже в этот поздний час больница тихо и ровно гудела как работающий механизм. Склиф, похоже, никогда не спал. Здесь отгоняли Смерть от людей — запирали все двери, заваривали все щели, — а она так и норовила проникнуть в малейшую прореху, оставшуюся незамеченной. Эта ежедневная, еженощная, ежеминутная и ежесекундная борьба поражала величием и масштабностью. Если бы я была писателем, то сочиняла бы книги исключительно о подвигах реаниматологов. Спасти человека от неминуемой смерти намного сложнее, чем отнять чужую жизнь, и это заслуживает гораздо большего уважения. Увы, читатели обожают истории об убийцах и истребителях всякой нечисти, а борцы со Смертью интересны очень немногим. Почему так происходит, я не знаю. И нет у меня таланта, чтобы это изменить…
Похоже, я опять впала в какой-то ступор. Когда пришла в себя, обнаружила, что сижу, прислонившись спиной к стене, а Дима склонился надо мной и сообщает:
— Я все выяснил. Василий Анатольевич Студнев сейчас находится в операционной отделения сочетанной травмы. В общем, его оперируют. Доставили в тяжелом состоянии, но прогнозы обнадеживающие…
— А я смогу его увидеть? Когда это все закончится? — с надеждой спросила я, и Дима энергично помотал головой.
— Что вы, конечно нет! Не пустят ни за что. Да и ему не до вас будет, если честно. Пока от наркоза отойдет, пока то да се…
— И что же делать? — растерянно поинтересовалась я.
Дима пожал плечами и присел рядом:
— Ждать. Операция закончится, в регистратуру сообщат о состоянии больного. Правда, когда это случится, неизвестно.
Тут у Димы зазвонил телефон, и я уже по одному его «Алло» догадалась, что это Пахомыч. О чем они говорили, я не поняла: Пахомыча слышно не было, а мой спутник отвечал коротко, в армейском стиле:
— Да. Так. Да. Сделаю.
Закончив разговор, Дима вздохнул и нервно оглянулся по сторонам.
— Что случилось? Новый приказ от начальства? — предположила я.
— Ага, — мрачно кивнул он. — Спозаранку надо будет смотаться в одно место. Так что поспать мне сегодня не светит. Ну, ничего, я привычный.
— Нет, это не дело. Так нельзя! Я сейчас позвоню Пахомычу. Попрошу дать тебе отгул на сутки.
— Не надо, — твердо ответил Дима. — За такие деньги, которые мне платят, можно и недоспать иногда.
— А потом угодить в аварию! — не выдержала я. — Если Пахомыча ничему не научил сегодняшний вечер, то я фишку срубила.
