– Пап, а ты теперь на Катьке женишься?
– С чего ты взял?
– Петровна сказала, что нельзя мужчине одному жить. Не женись на ней, она только притворяется добренькой, а у самой глаза презлющие.
Мужчина потрепал сына по голове.
– Не женюсь.
– Пап, а на будущий год возьмешь меня за грибами? – попросил успокоившийся мальчик.
– Куда тебе за грибами, если ты всего боишься?
– Я не буду бояться, честно. Возьмешь?
Мужчина постоял, прислушиваясь к боли, ставшей уже почти привычной. Он знал – не пройдет и двух месяцев, как она догрызет его окончательно. С этой мыслью он уже свыкся, но противно было то, что в последние дни он будет лежать без сил, а другим придется за ним ухаживать, кормить его. Ему не хотелось быть обузой. Хотя у больных аппетит пропадает, говорят. А еще ему не хотелось умирать на глазах у сына.
– Мишка, слушай, – с трудом произнес он, – я, наверное, уйду скоро.
– За грибами? – с надеждой спросил мальчик.
– Ага, за грибами. Так вот, ты без меня веди себя хорошо, слушайся дядю Колю. Ты ведь уже большой.
– Пап, а принесешь мне из лесу ежика?
Но отец молчал, глядя куда-то вдаль, поверх черневших на фоне неба старых корпусов бывшей ткацкой фабрики.
Сергей Шивков
ФАЙЛ № 30-27
– Фраерман Аркадий Степанович?
– Совершенно верно, – несколько церемонно поклонился Аркадий.
– Гражданин Конфедерации девятьсот пятого года?
– Точно так.
Пограничник с любопытством рассматривал его паспорт – нечасто на Октябрьскую залетали путешественники с Баррикадной или Беговой. Затем его взгляд упал на пустой правый рукав бушлата.
– Это где тебя так? – полюбопытствовал погранец.
– В прошлом ноябре случилось, когда еще сталкерскую лямку тянул, – ответил Аркадий. – Про «северное сияние» в районе ГУМа помнишь? Вот я с теми парнями в одной группе там был. Все полегли, я один остался. Мозги набекрень, в одной из стычек с полканами правую кисть потерял. Как домой дополз – почти не помню. С тех пор о рейдах пришлось забыть.
– Да, с одной клешней по Москве много не побегаешь, – сочувственно кивнул ганзеец. – Готовь вещи к осмотру, бедолага.
Аркадий скинул с плеча рюкзак, зубами развязал узел. Левой рукой раскрыл горловину рюкзака. Перчатки. Вязаная шапка. Что еще? Костюм химзащиты, противогаз, фильтры. Респиратор. Ложка, миска, кружка. Нож. Фонарь. Автоматные патроны россыпью в мешочке – надо же на станциях расплачиваться за ночлег и с таможенниками. Запасные батарейки, моток прочной веревки, спички.
– Судя по отметке, ты у нас пробыл два дня. С какой целью находился на Ганзе?
– Бизнес, – коротко ответил Аркадий.
Кто такой этот погранец, чтобы перед ним соловьем разливаться? Да и документы Аркадий при себе имел двух видов: паспорт конфедерата и удостоверение сталкера. По таким корочкам беспрепятственно пускали практически на все станции Метро и лишних вопросов не задавали.
– А это что такое? – спросил бдительный пограничник, раскрывая блокнот.
– Мои личные записи, – ответил Фраерман, которому уже стало надоедать занудство ганзейца.
– Личные записи? – недобро усмехнулся пограничник. – На прошлой неделе у нас тут один ошивался, тоже про переписку с друзьями сначала что-то плел. А как за жабры взяли, так и раскололся. Оказалось, что засланный казачок от товарища Москвина. В блокнотик оборонительную линию станции рисовал.
Аркадий знал, что у руководства Ганзы пунктик такой – за каждым углом им мерещится заговор, за каждой колонной – по троцкисту-чегеваровцу с кинжалом в зубах и коктейлем Молотова в руке.
Два дня назад, когда он появился на Октябрьской, его по пути в гостиницу дважды останавливал патруль для проверки документов… Фраерман даже обиделся. Неужели он похож на какого-нибудь диверсанта с Красной линии или Гуляй Поля? Или это из-за его армейского бушлата? На Ганзе местные
