– Видите ли, господин капитан, – улыбнулся Аркадий, – здесь какая-то ошибка. Я…
– Молчать! – зашипел голос из темноты. – Говорить и дышать можно только тогда, когда я разрешаю!
Сержант поставил рядом со столом рюкзак с вещами путешественника, положил на стол документы и блокнот.
Голос из темноты сказал:
– Васильев, свободен.
Пограничник козырнул и вышел.
– Фраерман Аркадий Степанович?
– Да, – ответил Аркадий.
– Цель визита на нашу станцию?
– Бизнес.
– А нельзя ли с этого места поподробнее?
– Я не понимаю, по какому праву меня задержали, – ответил Аркадий. – Документы у меня в порядке, ничего противоправного я не совершал…
Рука невидимого собеседника бросила на стол паспорт, взяла блокнот.
– Интересный блокнот, о-о-очень интересный, – процедил особист. – Станция Окт., пал. двадцать четыре, файл номер тридцать-девятнадцать – станция Театр., пал. восемнадцать. Станция Окт., пал. четырнадцать, файл номер тридцать – двадцать один – станция Дин., пал. тридцать два. Занятно. На кого работаете, Фраерман?
– Я могу все объяснить, – перебил капитана Аркадий. – Я – простой почтальон. Доставляю звуковые письма.
– Вот как? Интересно. И почти правдоподобно.
– Я – почтальон, – торопливо повторил Аркадий. – У меня с детства – феноменальная память. Стоит мне что-то внимательно прослушать – и я это запоминаю слово в слово. После Катастрофы в Метро у людей остались родные и родственники. Вот я им и передаю звуковые письма. А чтобы не перепутать, я каждый адрес записываю и даю ему свой номер. Вот эта запись, например, означает, что адресант из двадцать четвертой палатки станции Октябрьская направил звуковое письмо на станцию Театральная, а я этому письму присвоил номер тридцать-девятнадцать.
– Придется вам, господин почтальон, все ваши письма, записанные на нашей станции, озвучить.
– Я не могу это сделать, – покачал головой Аркадий. – Видите ли, тайна переписки…
Невидимый собеседник тяжело вздохнул, нажал на кнопку звонка, прикрепленного сбоку стола.
В глубине комнаты раскрылась дверь, в проеме показался огромный мужик с закатанными рукавами гимнастерки и в резиновом фартуке.
– Вызывали? – спросил детина густым басом.
– Антон, проведи экскурсию для нашего нового друга по своим владениям, – распорядился Клещев. – Только без рукоприкладства. Так, чисто в ознакомительных целях.
Фраерман вдруг некстати вспомнил анекдот: «Когда я родился, родители хотели назвать меня Глеб. Но бабушка была против, так как считала, что ребята во дворе будут дразнить меня Глеб – хлеб. Меня назвали Антон. Спасибо тебе, бабушка!»
Мужик подошел к Аркадию, схватил его за воротник бушлата, легко поднял со стула и глумливо произнес:
– Вэлкам ту парадайз, май деар френд.
Миновав короткий коридор, Аркадий оказался в полутемном помещении. Было оно от пола до потолка выложено кафелем.
Аркадий разглядел голых людей, прикованных к идущим вдоль стен трубам. Мужчины и женщины. Доведенные пытками и избиениями до той стадии, когда им уже было наплевать на свою наготу. На лицах читалось только одно: прикончите уж поскорее, только больше не мучайте.
Один мужчина, лицо которого представляло собой сплошное кровавое месиво, безжизненно висел на трубе, но наручники не давали ему упасть на пол. Изо рта у него свисала тонкая вязкая нитка кровавой слюны.
В углу комнаты кто-то скулил.
Аркадий, к своему ужасу, вдруг почувствовал, что содержимое его желудка стремительно пошло наружу. Выблевывая на цементный пол завтрак, съеденный перед выходом с Октябрьской, он медленно стал проваливаться в темноту…
Очнулся оттого, что кто-то лил ему в лицо воду.
Аркадий медленно открыл глаза. Сначала увидел давно не беленный растрескавшийся потолок со свисающими с него лампочками. Затем – стоящего над ним детину в фартуке, который, ухмыляясь, поливал его тонкой струйкой грязной воды из ведра.
– Очухался, родимый? – добродушно поинтересовался он.
– Да… – с трудом разлепил губы Аркадий, и, к своему стыду, вдруг понял, что обмочился.
– Тогда поднимайся.
Аркадий, стараясь не смотреть в ту сторону, где были прикованы люди, поднялся с пола.
«Фартук» снова схватил его за шкирку и поволок из комнаты.
