даже царапины. Про то, что волосы она стрижет под расческу. И почему, почему они, взрослые, допустили все это? Почему ему, Семену, никогда не видеть у нее загара и нескольких белых полосок с треугольниками на теле. И дед не знал, что сказать. Ведь рассуждать можно о судьбе убитого мира, о высоком, о миллиардах сгоревших душ, да… А что сказать вот этому пацану, просто хотевшему человеческого счастья, Дед не знал. Дед, потерявший еще больше.
Вот его дедом зовут. И внуков все нет. Да то ладно, то дело такое, наживное. Дети нужны, но сейчас-то головой думать надо. Еще сильнее, чем раньше. Ведь терять этих вот… страшно. Очень страшно.
А мир… что мир? Знай, подбрасывает себе новые сюрпризы с загадками. Вон, давеча, был в Курумоче. Даже чуть выпил в «Му-му». Познакомился там с парнем одним, как его… Мор… Морхольд, точно. Так тот, знай себе, собирался топать до самого, понимаешь, Черного моря. Ага, до него.
Дед аккуратно затоптал ногой остаток самокрутки. Ребятня все шушукалась, поглядывая на него. Ну да, ну да, таких, как он, сейчас на Соленом человек двадцать осталось. Ночью-то, после сложного дня и накануне воскресенья спать и не тянет. Хочется поболтать, посудачить, послушать вранье со сказками. Ну, а кто лучше наврет, если не помнящий время ДО? Вот и помолчи тут.
– Дед, а Дед?
– Ну?
– А расскажите про…
Виктор Давидюк
ПЕЛИКАН
– Дядя Митрич, расскажи еще!
Митрич ухмыльнулся, с хитрым прищуром изучая сидящих у костра. Сам – маленький, сухонький и такой чумазый, что, казалось, так и родился среди шпал, прямо в мазуте. Когда он приходил на кордон, это было настоящим праздником для тех, кто дежурил. Люди в дозоре всегда ценили хорошую историю.
– Еще, значит… – Митрич затянулся самокруткой. Дым, подсвеченный костром, добавлял ему таинственности. – Про пеликана слыхали?
– Да на хрен нам твои птицы, Митрич! – недовольно зевнул кто-то из бойцов.
– Птицы? – Митрич прищурился и выпустил дым. – Какие птицы? Ты про Пеликана, что с Волжской, не слыхал разве?
Все замолкли. Слышно было только, как где-то далеко в перегонах завывает ветер.
– Была такая станция… – Митрич убедился, что все глаза смотрят только на него. – Волжская… Неглубокая. Метров восемь всего. Потому и
Игнат насторожился. Он часто бывал тогда в том районе. Сколько ему было-то? Года четыре? Митрич тем временем продолжал:
– Когда стали падать бомбы, среди тех, кто оказался на Волжской, был и Пеликан. Это сейчас его называют так, а как раньше звали – кто ж теперь вспомнит-то? Так вот, возвращался он в тот день с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой, лет пяти-шести. Ездили бабушку проведать.
Игнату почему-то сразу представилось, что это он – один из тех маленьких детей. Держит папку за большую шершавую руку и с замиранием сердца ждет, что вот-вот из туннеля с воем выскочит поезд и обдаст его теплым ветром. А Митрич словно бы про него и рассказывал:
– Отец с детьми ждали поезд, когда объявили тревогу. Стояли ближе всех к туннелю, это их и спасло: когда своды дали трещину и сверху стали падать камни, отец, взяв детей под мышки, успел юркнуть в перегон. Они бежали в темноту, а позади рушились стены и кричали люди. Бежали-бежали… У отца уже стали отниматься руки, и он опустил детей. Какое-то время еще прошли пешком. Когда уже и дети вымотались, пришлось сделать привал.
То, что они замурованы, стало понятно, когда путь преградил завал. Назад дороги не было. Помощи можно было ожидать только по ту сторону. Но когда придет эта помощь? И придет ли вообще? А вдруг там тоже все погибли?
Пленникам перегона оставалось рассчитывать только на чудо. И держаться. Держаться, сколько хватит сил.
В кромешной тьме спасал только свет мобильника. Что там у них было в пакетах? Недоеденный ребенком початок кукурузы, банка соленых огурцов и банка черничного варенья от бабушки, пара французских багетов из той булочной, что так любила жена… Во втором пакете: кожаная курточка (подарок деда внучку) и ножовка по металлу, тесть наконец-то удосужился вернуть. В карманах – ключи от дома, кошелек, пара автобусных билетов, и все! Блин, вот если б курил, то нашлась бы хотя бы зажигалка, а так даже костер не развести.
Кукурузу доели сразу. Багеты с вареньем растянули на три дня. Детвора была бы несказанно рада такому меню, да вот запивать потом пришлось рассолом от огурцов. От такой диеты дико хотелось пить, но выбора не было. А через два дня закончились и соленья.
Поначалу дети воспринимали происходящее как новую игру. Бежать с папкой, прятаться, есть булку с вареньем и ничего об этом не говорить потом маме! Но когда дело дошло до рассола и огурцов, почуяли неладное.
