Нечто двинулось к забору. Встало в полный рост, на две ноги, и легко подпрыгнуло. Существо уцепилось за что-то и полезло вверх, скребя по сетке. Карась сглотнул ком в горле. Чудовище хваталось за острые стекла, повисало на колючей проволоке. Будто боли для него не существовало вовсе.
Карась поднял руки, прицелился. От выстрела оно вздрогнуло, дернулось.
«Попал», – только и успел отметить Карась.
Гадина подтянулась одним рывком, перебросила себя во двор через край забора. Еще одна пуля Карася настигла ее в полете. Чудовище тяжело приземлилось на все четыре лапы, нелепо пошатнувшись. Карась вскинул пистолет и выстрелил. Оно уловило движение, отскочило. Коротко ухнуло. Потом бросилось вбок. Прижалось к земле, пружиной рванулось вверх. Вихляя в разные стороны, оно приближалось к человеку с каждым новым прыжком.
Выстрелов Карась не считал. И даже не заметил, как раздался щелчок. Затвор встал на задержку – кончились патроны. Будто догадавшись об этом, тварь встала на ноги, по прямой двинулась на Карася.
Карась хотел ударить. Тварь перехватила его руку. Вокруг запястья сжались тиски. Вторая лапа потянулась к горлу, но не сдавила. Когти проткнули кожу, резко толкнулись вперед.
Чудовище перехватило хрипящего человека за шиворот. Сжало пальцы в ране. И рвануло, пытаясь разодрать мышцы. Его собственные кости хрустнули, пальцы онемели. Два ногтя остались в мясе. Но это было неважно. Добыча, подергиваясь и булькая, свалилась под ноги.
Вонь просочилась по всему дому, впиталась в пол и стены. Мебель таила в себе тяжелый дух разложения, подушки пропахли гниющим мясом. Сбежав подальше, устроившись на мансарде, Маша все равно ощущала сочащийся с первого этажа тошнотворный запах. Окна были открыты, но погода стояла безветренная. Небо уже неделю закрывали низкие темные облака. День был холодный и сумрачный. Весна не спешила пригреть землю солнечным светом. Поселок вымер. Ни дыма, ни собачьего лая.
Последними уехали Игнатьевы с соседнего участка. С месяц назад. Собрались, как только припасов осталось – на путь до города. Все говорили, что уж там-то получше будет. По округе ходили слухи, что где-то в Краснодаре остались военные, а уж они-то помогут…
Маша Игнатьевых проклинала. Хоть и понимала – они бы помочь не сумели. Супруги не были врачами.
В бреду Мишка лежал десятый день. С трудом залитый в рот овощной бульон выплевывал, водой давился. Кожа потемнела, рваные раны вспухли и разошлись, обнажив желтые нарывы. По первому времени Маша с Аришей устраивали дежурства, сменяли друг друга. Промывали и обрабатывали. Сначала закончились лекарства, потом пришло равнодушие. Нервы натягивались, натягивались, да и…
Странно, что человек может быть настолько живуч.
От стука Маша вздрогнула, открыла глаза. Оказалось – задремала.
– Иди, быстрее! – вопила Ариша.
Она не пошла – побежала. Мишка сидел на кровати, сбросив на пол пропитавшуюся гноем простыню. Тощий, как скелет, с глубоко ввалившимися тусклыми глазами. Сосредоточившись, грыз собственную руку.
– Ты чего?
Погасший взгляд скользнул по женщинам. Зубы работали без остановки.
Первой сообразила Маша. Налетела с криками, попыталась схватить за руки. Получила удар в челюсть и отлетела.
– Что встала, дура?! Помогай!
Вдвоем они кое-как навалились, прижали брата к матрасу. Маша тяжело дышала, держала за локоть, для верности придавив коленом грудь. Схватка далась нелегко – в руках чувствовалась мерзкая слабость, от голода перед глазами все слегка покачивалось. Кожа у Мишки была холодная, твердая. Как у покойника. И влажная, в слюне и крови из укусов. Мышцы вибрировали от напряжения – больной пытался освободиться.
– Успокойся, Мишенька… Это мы, мы тут, рядом…
Тот промычал что-то нечленораздельное, рванулся. Замолотил ногами так, что кровать затряслась. Откуда только сила такая взялась…
– Что делать будем? – тихо спросила Ариша.
– Не знаю. До простыни дотянешься, чтоб его не отпустить? Нужно оторвать две полоски пошире…
– Что делать! – в голосе послышались нотки приближающейся истерики.
Маша посмотрела на сестру и вдруг поняла кое-что важное. Озарение вспыхнуло, прошлось по телу холодной волной.
Она была спокойна. Не орала, не хотела бросить все и убежать. Даже в обморок не хлопнулась. Маша поняла – все потому, что она теперь здесь главная. Мишку она списала сразу, еще в первый день. Ариша – та в истерику впадет при первом удобном случае. Положиться на нее нельзя.
Со всем, что здесь творится, придется разбираться ей, самой. Иначе они сдохнут. Все, втроем.
«Что же делать?» – в панике подумала она.
И почувствовала, как дрожат руки. Уже не от голода.
Это стало постоянным симптомом.
Над головой разгулявшийся ветер рвал листья. Ладони стали холодными и липкими. Маша держала ружье, но ствол мелко дрожал, направленный в
