Покой и сон оставили меня. Остаток ночи я просидела за ноутом, снова пытаясь отыскать в Интернете подробности жуткого прошлого Боунса. Те материалы, что я нашла, словно соперничали в том, кто изобразит его страшнее и гаже. Даже то, что он присутствовал на похоронах, ставилось ему в вину: «Как посмел этот людоед ступить на землю, окропленную слезами скорбящих? Как посмел он выбраться из своей пещеры и разгуливать по миру? Разве тронет наши сердца этот спектакль? Мы не верим Сэму Оушену, мы хотим, чтобы он сгнил в тюрьме!»
Алчные стервятники, слетающиеся на запах крови, пирующие на останках чужой личной жизни. И он – моя судьба, – стоящий среди траурных цветов, в костюме черного цвета, еще сильнее оттеняющем его смертельную бледность, с маленькой оливковой веточкой в нагрудном кармане пиджака…
Я развернула окошко Скайпа, нашла Боунса в списке контактов, и мои руки нерешительно замерли над клавиатурой. Я была готова напечатать неуместные и запоздалые признания в любви и отправить их ему по паутине Всемирной сети – но тут же отвергла эту жалкую затею. Сейчас все, что я напишу, будет выглядеть нелепо и глупо. Красноречие, смелость, изобретательность – я растеряла все это добро. Осталось только ноющее сердце, которое не умело изворачиваться и сочинять красивые послания. Оно хотело просто биться и быть с ним рядом…
«Пожалуйста, давай встретимся и поговорим», – наконец напечатала я, раздумывая по десять минут над каждым словом, и отправила сообщение.
Но ответа так и не дождалась. Небо светлело, стрелки настенных часов летели по кругу циферблата, а Скайп по-прежнему хранил молчание. Под утро я погрузилась в полусон, какое-то полуобморочное состояние. Внезапно и без видений. Наверное, так выбивает пробки, когда напряжение становится слишком высоким.
За стеной засмеялся Джей. Кто-то звенел на кухне посудой. Миссис Даллас снова отчитывала Джордана, кажется, за разбросанные по комнате носки. Далласы обитали в квартире, в которой можно было бы проводить получасовые экскурсии – до того она у них большая. И сейчас этот музей семейной жизни наполнялся шумом, гамом, запахом пекущихся блинчиков и свежезаваренного кофе. Я оторвала от подушки тяжелую голову, завернулась в плед и побрела на запах кофе, как зомби идут на запах крови. Должно быть, я не только чувствовала себя как зомби, но и выглядела соответствующе. Едва я перешагнула порог кухни, миссис Даллас замерла со сковородкой наперевес, Джордан пролил молоко, а Малютка Джей испуганно уронил ложку.
– Доброе утро, – промямлила я, приглаживая рыжее гнездо на голове.
– Я же говорила тебе, она настоящая, – заметила Шантель, салютуя мне огромной кружкой.
– Похоже на то, – кивнула миссис Даллас.
– А? Что? – беспомощно улыбнулась я.
– Ты настоящая принцесса, Белоснежка, потому что выглядишь жуть как плохо. Как будто всю ночь не сомкнула глаз.
– Не сомкнула, – кивнула я. – Но при чем тут принцессы?
Я еще не успела включить мозги.
Глянув на меня, как на идиотку, Шантель объявила:
– ГО-РО-ШИ-НА. Я положила под матрас принцессы горошину! Вот почему ты так плохо спала. Ты что, сказок не читаешь?
– Какая еще горошина? – сказала я, присаживаясь у края стола.
– Лучше тебе сходить и взглянуть собственными глазами. Ну, давай! Просыпайся, Белоснежка. Подними матрас! Сходи за горошиной.
Глупо улыбаясь, я встала, развернулась на пятках и вернулась в комнату. Обожаю людей со странностями. Я сдвинула одеяло в сторону и подняла матрас. И меня ослепил блеск
– Оно твое, – сказала появившаяся в дверях Шантель. – Всегда было, так?
– Спасибо, – пробормотала я. – Спасибо…
И, пока Шантель не передумала, пока судьба снова не развернулась ко мне спиной, я надела кольцо на цепочку и спрятала на груди. Пусть мне больше не суждено носить его на пальце, но зато оно будет близко к моему сердцу. Совсем близко.
После завтрака в обществе Далласов мне наконец удалось поговорить с Фионой.
– Ну наконец-то, Скай! Что у вас там приключилось? Я который день пытаюсь дозвониться до тебя!
– Я видела неотвеченные звонки, но, боюсь, вчера ты бы не услышала от меня ничего, кроме рыданий. Но сейчас мне лучше. В общем, даже не знаю, как объяснить, чтобы и ты меня не возненавидела. Я увидела фотографии, на которых Оушен… ребенок… кровь… похороны…
– Черт! – выдохнула Фиона.
– И решила, что это сделал он. И все закончилось ужасно…
В динамике послышался звон бьющегося стекла.
– Извини, извини, я тут, – заговорила Фиона. – Это я от злости бью посуду. Я ему говорила! Убеждала, что нужно рассказать тебе все заранее. Ведь ты бы все равно узнала рано или поздно. Но он не хотел. Он боялся, что все… изменится, как только ты узнаешь. Это была одна из причин, почему он так торопился с женитьбой. Он хотел сделать тебя своей раньше, чем призраки прошлого изорвут все в клочья.
