Я усмехнулся.
– Ах, брось! Ты – ферзь, абсолютный субъект. Сама решаешь все, что касается тебя, и получаешь только то, чего хочешь. А сейчас ты строишь из себя лапочку, пушистого котенка. Для какой цели? Потешить мое самолюбие? Каков дальнейший план?
Она нахмурилась:
– С чего ты так взбесился? Я разучилась целоваться?
– Нет, поцелуй был хорош. А вот игра – средне. Ты не выключила телефон.
Ее брови метнулись вверх, изображая удивление.
– Ты поговорила с другом, записала данные о четырех мертвецах – и не выключила сотовый. Знала, что придется звонить снова и спрашивать о пятом человеке. Значит, сама поняла, кто убил Черткова и почему. А потом твой восторг… «Ты – гений». В голосе половина шутки. Ровно столько, чтобы я поверил, будто остальная половина – правда. Ты все знаешь лучше меня: что делать, кто убийца и кто из нас гений. Так зачем твое притворство? Почему я все время вижу Маришу, и никогда – Мари?
– Не доверяешь мне?
Сказано холодно. Как подобает ферзю.
– Вариант А: ты нежничаешь со мной из какого-то мотива, коего я не знаю, и это рождает недоверие. Но вариант Б куда хуже: ты нежничаешь со мной в угоду ностальгии и старым чувствам. Это значит, ты позволила чувствам влиять на твое поведение. Очень скверно. Ладья заметит сей нюанс, схватит тебя за эти чувства и вывернет наизнанку.
– Ого!.. – сказала она. Поправила очки на носу и повторила: – Ого. Ты обвиняешь меня в чувствах к тебе? Обвиняешь? Меня? В чувствах к тебе?!
– Ты себя не контролируешь, ферзь. Мой близкий друг погиб именно так: потерял над собой контроль.
Она – теперь это определенно была Мари – ухмыльнулась с холодным блеском в глазах.
– Успокою тебя, мой милый. Я хорошо знаю, как умер Дим.
– Что-оо?..
Я почувствовал, как отвисла челюсть.
– Точнее, знаю, куда ударил Чертков. У Дима была дыра в защите, и Чертков ее увидел. Как ты сказал, ладья очень любил жену. Любовь, милый мой, всегда нарушает защиту. Тяжелым фигурам не следует бесконтрольно испытывать данное чувство – вот в этом ты совершенно прав.
– Как я понимаю, – спросил я медленно, четко выговаривая слова, – ферзи избавлены от таких дефектов?
– Конечно, дорогой. Мы любим лишь тех, кого хотим, и только тогда, когда считаем нужным. Выключатель любви у нас работает отменно.
Я кивнул.
– Ты меня успокоила. А вдобавок, я понял, как справиться с Мазуром. У него наверняка есть дети. Все любят своих детей, даже убийцы.
Мы стоим у двери на пятом этаже. Особая планировка, ведомственный дом. Ведомственные просторные квартиры – по две на площадке. Ведомственные фикусы на окнах лестничной клетки, ведомственные красные ковры на ступенях… Сын убийцы живет в прекрасном доме.
– Ну что, мой генерал, – спрашивает Мари с ехидцей, – ты поведешь атаку или посидишь в тылу в штабе?
Я достаю удостоверение из нагрудного кармана.
– Надоели пситэшные штуки. Пусть это будет старый добрый ментовский допрос.
И нажимаю кнопку звонка. Слышу, как внутри квартиры разносятся трели. Шаркают шаги – мне прямо видятся шлепанцы на паркете. Кто-то глухо кричит:
– Иду… мать… иду!.. – и громко топает ногой. Споткнулся о половичок?..
Он отпирает дверь. На нем, действительно, шлепанцы. Выше – спортивные штаны, растянутые на пару лишних размеров. Еще выше – рубаха с недостатком пуговицы на брюхе. На самом верху – круглая плешивая голова, обвислые щеки, нос картошкой, весь в красной сетке капилляров. Глаза мутные, будто смазаны маслом.
Я долго смотрю на него, пытаясь разглядеть рисунок защит, свечение энергетических центров. Я хлопаю глазами – ничего не вижу. Он пьян, это очень сбивает. Середина дня, едва за полдень перевалило. Он толст, нездоров и пьян.
– Александр Олегович Мазур?.. – спрашиваю я.
– М-можно просто Саша… – он улыбается насмешливо и глупо.
– Мы вам, Саша, зададим пару вопросов о вашем отце, – говорю я и подношу к его красному носу корочку.
Улыбка становится шире и презрительней.
– О, пситехники!.. Давно я вас, ребята, не видел. Ох, давно!..
Взгляд все такой же мутный. Совершенно исключено, чтобы он прочел ранг в моей «корочке».
– Да, пситехники. А заодно сотрудники прокуратуры. Впусти-ка нас в хату, Саша.
