Подъехал фургон, и их туда.
– А что случилось-то? Пожар?
– У-ууу, пожар, да! Все горело, полыхало так, что аж светло стало! Мы тут всю ночь не спали, боялись, как бы наш дом тоже не того… не воспламенился…
– Отчего сгорел интернат? Несчастный случай?
– А по-твоему как, счастливый, что ли?! – огрызнулась Правая. – Я тебе говорю: шестеро детей угорели! Да еще двое охранников. Конечно, несчастный.
– А что было причиной пожара?
– Чегой?.. Причиной-то?.. Да кто ж его знает… Наверное, это вот… самовозгорание. Там у них всякая электропроводка была, трансформаторы, генераторы… Однажды ночью как полыхнуло!.. Мы на улицу высыпали, глядим: горит, божечки! Уу, горит!..
– Детей там было больше десяти, а погибло шестеро. Не знаете ли, что стало с остальными?
– Да что стало? Вывели их, кого успели… потом подъехали всякие машины, посадили детей и увезли… Перевели в другой интернат. Здесь-то ничего не осталось, одно пепелище.
– Всех перевели?
– Чегой?.. Всех?.. Ну да, кто не угорел, тех увезли…
– Не, Ильинична, постой, – вмешалась Левая, позабыв о своих болячках. – Я ж тебе говорила, у тебя с головы вылетело. Один мальчик сбежал.
– Да что ты говоришь! – фыркнула Правая. – В газете писали! Всех, значит, спасенных детей перевели в другие интернаты!
– В газете, может, и писали, а я своими глазами смотрела.
– Один сбежал?
– Может, и не один… Я одного видела. Когда горело, наши все дети из дома повыбегали смотреть. И с ними один такой стоял… я еще удивилась: вроде, незнакомый. Шея замотана то ли шарфом, то ли тряпкой – странный мальчик. Стоял, смотрел на пожар… А потом подъехали машины, вышли милиционеры… я глядь: а этого, в шарфе, уже и нету. Тогда и поняла, что он как раз из интерната сбежал. Под шумок, пока горело… О-ой.
– Теперь точно бандитом стал, – убежденно проворчала Правая.
Когда мы отошли от них, Марина сказала:
– Помыться хочется после этих старушек.
– И коньяку, – добавил я.
– Думаешь, это Чертков был – в шарфе?
– Конечно. Ошейник сделан так, что просто не снимешь. Вот он и прикрывал шею.
– С ним был второй?
– Должен был… Одному сложно устроить пожар: кто-то должен был отвлечь охрану. Да и Мазур говорил о двоих.
– Но этот второй, наверное, потерялся в кутерьме. Юрий ждал его тут, во дворе, сколько мог. Потом пришлось уйти…
– Ага.
– Как думаешь, – спросила Марина, – до чего надо довести ребенка, чтобы он рискнул жизнью и поджег весь дом, лишь бы сбежать?
Не было смысла отвечать: и так все ясно. Подготовка ферзей опирается на эмоциональную депривацию, а еще – полную, абсолютную ответственность за свои действия. Как запретить ребенку испытывать эмоции? И как приучить к мысли, что он – один в ответе за все? Ни папы, ни старшего брата, ни бога, ни доброго волшебника. Решаешь – ты, отвечаешь – ты, нужна помощь – помоги себе сам.
Собственно, не очень сложно создать такие условия: достаточно сжать мир, сделать его настолько крошечным, что никто не поместится туда, кроме одного единственного ребенка. Диаметра электрического ошейника вполне достаточно…
– Давай зайдем в супермаркет, – предложил я.
– Лучше в пиццерию, – сказала Марина.
– Не за едой. Хочу купить блок питания или батарейки – подзарядить и испытать одно устройство.
– И что теперь? – спрашивает Мариша.
Мы сидим в номере отеля на центральной площади Тернополя. За окнами – Тернопольский Став: здоровенное озеро, занявшее треть города. Оно черно, как погашенный экран: солнце уже зашло. Тихо: ни шагов, ни звуков машин, ни голосов с улицы. Странно найти в центре города лоскут такой мертвой, космической тишины. В тиши особенно сильно чувствуется усталость.
Войдя, мы шлепнулись на кровати. Я снял обувь, Марина и этого не сделала, только скинула на пол пальто. Какой-то бесконечный день. Прошлым вечером – всего сутки назад – мы входили в квартиру Черткова…
– Так что теперь?
