– Чаю закажу, – говорю я. – И пожрать бы чего-то.
– Угу… – отвечает Марина, но никто из нас не двигается с места. Смотрим в потолок. В комнате темно. На потолке – отблески фонаря, что за отелем, на парковке.
Проходит время, и она спрашивает:
– А что потом?
– Из интерната сбежали двое детей… Один – Чертков. Нужно найти второго… Вероятно, он знает что-то. Может, был соучастником Черткова… Может, он и убил.
– Скажи мне… – шепчет Марина, в темноте шепот прекрасно слышен. – А зачем это делать?
– Ну, убийца Черткова… он же еще на свободе.
– И что?.. – голос Мариши становится очень мягким. – Чертков убил твоего друга, но получил свое. Мазур, Березин, Петровская и остальные из списка – они тоже получили свое. Где-то бродит последний ребенок из эксперимента – но разве он еще не получил свое?.. Разве того, что пережил в детстве, недостаточно?.. В этом деле всякий, кто был в чем-то виноват, уже наказан сполна. Зачем нам искать дальше?
– Черткова повесят на нас…
– Да ладно, – говорит она с равнодушием усталости. – Все улики – косвенные. Есть мотив – ну и что? У всех друзей и родичей Дима был мотив. Есть свидетели, но не в день убийства. Есть следы ДНК, но нельзя доказать, что они оставлены при убийстве. Оружия нет… Да, поторчим в СИЗО – это неприятно. Потом выйдем за недостаточностью улик. Разве не так?..
– Может быть… – говорю я. – Смотря, кто убийца и насколько он хотел нас подставить. Если он – пси-тэ, то мог создать свидетелей. Четверть часа суггестии – и вот, человек уже помнит, что видел нас в вечер убийства, а не днем позже…
– И что?.. – ворчит Марина. – Отобьемся. Мы же тоже не пешки…
– Ладно, – говорю, – утром подумаем.
– Угу…
– Как себя чувствуешь?
– Как взбитое яйцо.
– Хочешь, закажу еды?
– Угу… Спасибо, милый… – она лениво поворачивается набок. – Может, поможешь раздеться?..
Я смотрю на нее с укоризной.
– Ну, я так устала… нет сил подняться. Пожа-аалуйста!..
– Ладно, пойду на компромисс.
Я стаскиваю с нее сапоги. У Марины широкие ступни и пухлые икры. Никогда она не была красоткой… Но всегда была такой, что хочется потрогать или шлепнуть, или укусить.
Я сижу у ее ног. Она говорит:
– Когда все это кончится… давай не будем снова расставаться, а?
– И на что это будет похоже?.. Будешь перебирать во мне шестеренки, высматривать трещинки? Ссоримся – лупишь по болевым точкам; миримся – гладишь по контурам наслаждения? Хочешь страсти – жмешь на кнопку «включить страсть», хочешь нежности – крутишь регулятор «нежность»?..
– Ну и что?.. Я так и живу. Только без тебя, а хочу – с тобой.
– Это не по-человечески, не находишь?
– Зато мы понимаем друг друга.
– Ты меня – да. Я тебя – нет.
Она капризно надувает губы.
– Не выдумывай! Нашел непонятную – здравствуйте!
– Ты семь лет не хотела меня видеть. Решила расстаться со мной – исполнила. Я нашел тебя, когда было нужно… и вдруг ты просишься обратно. Почему? Что изменилось? Ты все еще ферзь, а я – слон, а любовь – все еще для равных.
– Поменялось, – говорит Мариша.
Тут раздается стук в дверь.
Это большой номер, просторный. Мне приходится сделать шагов шесть, чтобы добраться до двери.
– Что, чай принесли? – мурлычет Марина.
– Я, вроде, еще не заказал… – ворчу я и отпираю. Зачем, интересно? Совсем одурел от усталости?..
На пороге стоит грузный мужчина в пальто с поднятым воротом и в кепке, надвинутой на глаза. Того кусочка лица, что я вижу, все же хватает, чтобы узнать:
