Обе стороны были измотаны и обескровлены. Ряды мюридов Шамиля таяли, а поражения тяжело сказывались на моральном духе оборонявшихся. Борьба казалась безнадежной. Да и Фези гонял своих солдат по горам Дагестана уже два месяца. В отряде закончились боеприпасы, почти не осталось провианта. Вот почему противники охотно пошли на переговоры. Шамилю нужно было вырваться из ловушки и выиграть время. Фези понимал, что в этой экспедиции большего ему уже не достичь: нужна передышка.
Короткие переговоры завершились столь желаемым всеми перемирием. Фези и его начальник барон Розен пытались представить заключенное перемирие как проявление покорности Шамиля. Розен писал в Петербург: «…я имел честь сообщить вам (военному министру Александру Чернышеву. —
Очевидно, что накануне приезда императора на Кавказ его генералы выдавали желаемое за действительное. Но в Петербурге поверили в покоренного Шамиля. Розен получил указания подготовить Шамиля к личной встрече с Николаем I, в ходе которой имам должен был «изъявить чувства верноподданнической преданности». Дело оставалось за малым: убедить Шамиля прекратить газават, сложить оружие, униженно просить царского прощения, стать добропорядочным подданным российского императора. Исполнить обреченную на провал миссию поручили Фези, но тот под благовидным предлогом отказался. Тогда роль переговорщика-посредника досталась ветерану Кавказской войны, генералу Францу Клюки-фон-Клугенау.
Суббота 18 сентября 1837 года. Генерал Клугенау едет в Гимры на встречу с Шамилем. Он знал Дагестан. Еще в 1834 году он командовал экспедицией в Аварию. Тогда ему удалось взять Гоцатль — родной аул второго имама Гамзат-бека. Возможно, по пути к Шамилю Клугенау вспоминал ту победу и мечтал о новой, гораздо более славной. Если бы ему удалось уговорить Шамиля прекратить войну и выйти к императору с повинной, то именно он, генерал Клугенау, и стал бы истинным героем Кавказа. Клугенау верил в свою удачу, верил в возможность заставить Шамиля отречься от его идеалов. Генерал взял с собой незначительный эскорт: всего 25 человек. Храбрость Клугенау была известна. Один из современников назвал его «храбрым как шпага».
Встретиться решили у родника, что бил неподалеку от аула. Шамиля сопровождали 250 мюридов. Имам приехал, но был настороже, опасаясь западни.
На картине «Свидание генерала Клюки фон Клюгенау с Шамилем в 1837 году», написанной служившим на Кавказе князем Григорием Гагариным, имам и генерал расположились прямо на земле, присев на восточный манер. Общение проходило через переводчиков. Позади Шамиля стеной стояли мюриды, за спиной Клугенау были его офицеры, нервно сжимавшие эфесы сабель.
Генерал горячо убеждал имама воспользоваться царской милостью, прекратить бессмысленное сопротивление. Клугенау говорил, что этот шаг сделает Шамиля и его мюридов людьми свободными и счастливыми, они смогут сполна пользоваться всеми выгодами российского подданства и августейшего расположения. Шамиль как прекрасный актер изображал искреннюю заинтересованность, чем еще больше распалял риторический энтузиазм Клугенау. После того как генерал изложил все доводы и исчерпал весь арсенал красноречия, слово было за Шамилем. Предводитель горцев сказал, что осознает справедливость и основательность изложенных доводов, но принять окончательное решение не может, ему нужно обсудить предложение с другими лидерами восстания.
На этом переговоры прекратились. Поднявшись, Клугенау протянул Шамилю руку для рукопожатия, имам протянул было свою, но в этот момент один из мюридов остановил его. Он гневно сказал, что главе правоверных невозможно подавать руки гяуру, запятнавшему себя кровью многих мусульман. Храбрец Клугенау не мог стерпеть такой обиды и замахнулся своим костылем (генерал был ранен в ногу и хромал) на заносчивого мюрида, а тот уже вытащил кинжал. Еще мгновение и генерал со своей свитой были бы перебиты горцами, превосходившими числом. Положение спас сам Шамиль. Одной рукой схватив костыль Клугенау, а другой удерживая своего мюрида, он крикнул обступившим горцам: «Прочь!» После имам попросил генерала немедленно уехать. Но взбешенный Клугенау осыпал мюридов бранными словами, грозил страшной расправой. Наконец один из офицеров, схватив генерала за полы сюртука, насилу оттащил его в сторону и усадил на коня.
Вся эта сцена кажется срежиссированной Шамилем. Авторитет третьего имама был огромен, его воле подчинялись беспрекословно. Трудно поверить, что для принятия важных решений ему нужно было чье-то согласие, тем более невероятным представляется вызывающее своеволие его мюрида. Так или иначе, но Клугенау и его начальство Шамиль удачно водил за нос, затягивая переговоры, давая ложные надежды, а сам в это время залечивал раны летних поражений, ширил ряды своих приверженцев, готовился к новым схваткам.
После встречи с Шамилем Клугенау не переставал надеяться на успех переговоров. Он писал имаму послания с предложением приехать в Тифлис и покончить с войной. Шамиль отвечал все так же уклончиво, писал, что не имеет свободы действий и даже боится за собственную жизнь, но в конце сентября решил завершить игру в дипломатию: «От бедного писателя сего письма, предоставляющего все свои дела на волю Божию, Шамиля… Докладываю вам, что наконец, решился не отправляться в Тифлис, если и изрежут меня по кускам, потому, что я многократно видел от вас измены, которые всем известны».
