Убер усмехнулся.
– Зачем ты заперся в кабинете директора? – спросил Комар, оглядываясь.
– Я бы не назвал это верным определением, поскольку все же это кабинет не директора, а художественного руководителя. Худрук цирка был необычный человек, – Таджик помедлил. – К тому же здесь гораздо удобнее.
Кабинет был великолепен. Не формальное место исполнения служебных обязанностей, а мастерская человека, который здесь работает, творит – по- настоящему.
Огромный стол, заваленный рисунками и фигурками животных. Смешной клоун на столе. Мячики и гравюры.
На стене – фотография пожилого человека с белыми седыми волосами вразлет вокруг лысой макушки. Человек слегка улыбался. Обаятельный и грустный. И какой-то по-детски наивный.
Комар с Убером переглянулись.
Стены кабинета были увешаны десятками фотографий и рисунков. Все совершенно разные. Словно ребенок игрался, собирая без всякой системы или цели все, что ему нравилось. Все. От цветных шаров, фотографий детей и кошек, до абстрактных фигур и консервных банок. Никакой видимой системы в этом не было.
– Слава Полунин, – сказал Убер. – Ничего себе. Легендарный Асисяй. Великий клоун. Я видел его «Снежное шоу» – и рыдал как мальчишка. Это было действительно круто.
«Аси-сяй», вспомнил Комар. «Ино-ино».
– Думаешь, это он?
Убер пожал плечами.
– Да кто знает? Ох, уж эти творческие личности. Таджик! – Убер подошел к окну, выглянул на улицу. – Как насчет того, чтобы выйти через окно?
Тот пожал плечами. Комар показал Таджику бухту каната, позаимствованную в зрительном зале. Хороший канат, должен выдержать.
Таджик кивнул.
– Только после вас, – сказал вежливо.
Глава 26
Михайловский замок
Пустая банка из-под кока-колы – ярко-красная, как леденец, – перекатывалась ветром. Убер слышал ее легкий алюминиевый скрежет по голому асфальту.
Кх-ррр, кх-ррр.
Он поднял дробовик и замер. Что-то тут явно не то.
Ветер уныло выл в расщепленных, лопнувших по швам водосточных трубах. Часть их уцелела – ржавые, перекошенные, они свисали со стен домов, как чудовищные наросты. Флейта ветра. Орган сожженного в ядерной вспышке времени.
Разруха.
Убер поежился.
Кх-рр. Кх-ррр.
Банка слишком свежая, сообразил Убер. Даже с пузырьками колы, оставшимися на мягком сером металле…
Убер мягко переступил назад, не опуская дробовика. Повел стволом влево, вправо. Ничего.
Но кто-то тут явно побывал. Выпил колу и выбросил банку.
Убер мягко отступил назад, спиной вдавился за угол. Опустил дробовик. Стрелять лучше навскидку, не целясь. Так вернее. Разлет крупной дроби – в метр диаметром, хорошо гробить бегущую на тебя тварь… или наркодилера, которому задолжал.
– Все развлекаешься? – спросил знакомый голос. Убер резко повернулся, вскинул дробовик к плечу.
Мандела стоял перед ним и жутковато, отрешенно улыбался. Та же дыра в щеке, те же сугробики снега на плечах и голове. Словно там, откуда он взялся, по-прежнему шел снег.
– Я что, сплю? – спросил Убер. Опустил дробовик. – А чего ты за мной ходишь, брат?
– Снег, – сказал Мандела.
– Какой снег? – удивился Убер. Втянул ноздрями холодный свежий воздух, выпрямился.
И вдруг снег действительно пошел. Крупные хлопья опускались на голову скинхеда, на лицо. Убер слизнул языком снежинку. Ледяной вкус.
Вокруг все изменилось. Ночь. Васильевский остров. Темный силуэт Лютеранской церкви.
– Ты зачем это делаешь? – полюбопытствовал скинхед. – Нет, я, конечно, всегда рад тебя видеть, но…
– Я предупредить, – сказал Мандела. Его холодные белые глаза смотрели на скинхеда. – В Исаакий – не ходи.
– Да я и не собирался, – Убер почесал затылок. – Оно мне надо? Думаешь, у меня других забот нет?
