Это была битва Щелкунчика и Крысиного короля. И Щелкунчик проиграл.
Грустного клоуна возненавидели все. Его кусали, били и, наконец, выбросили из цирка. Он пошел, истекая кровью из сотни ран, и умер где-то в одиночестве от сепсиса.
Молчание.
– И что? Это конец истории? – не выдержала Герда. Скинхед незряче кивнул.
– Да.
– Ты серьезно?!
– Я всегда серьезен. Особенно когда шучу.
Герда помедлила. Комар легонько подтолкнул ее в спину – продолжай идти. Один шаг, другой – и мы все ближе к выходу.
– Какая-то… грустная сказка, – сказала она. – Страшная сказка. И точно не о любви.
– А что, должна быть о любви? – удивился Комар. «Давайте, давайте, спорьте со мной. Только не засыпайте».
– Ничего ты не понимаешь, брат Комар! – даже ослепнув, Убер не утратил прежней язвительности. – Женщинам нужны сказки исключительно о любви. И чтобы там обязательно принц на желтом «ламборджини».
– Ничего подобного! – возмутилась Герда.
– Кто такой ламборджини? – спросил Комар.
– Хмм. Как бы объяснить. Древний аналог мужской силы. Чем больше у тебя «ламборджини», тем больше девственниц ты можешь удовлетворить. Вот. Понятно?
– Д-да. Но… – Комар помедлил.
– Что но?
– Почему он желтый? Заболел?
Убер захохотал так, что золотая пелена вокруг путников задрожала. Кровавые тени зашевелились, занервничали.
– Да-а, брат Комар. Ты, как всегда, зришь в корень.
Учитывая, что владимирец остался единственным видящим в компании – сомнительная шутка. Комар помотал головой.
– Ты думаешь, мутант Асисяй – и есть тот грустный клоун? – спросил он Убера. – Серьезно?
– Нет, конечно. Это просто метафора. Сказать тебе, что там произошло? Просто один монстр схлестнулся с другим. А так как этот монстр нас не убил, то мы можем спокойно назвать его «хорошим».
Комар задумался. Кое-что здесь все же не сходилось…
– Тогда почему ты орал ему «любовь»?
– Потому, брат Комар, что я убежден – в последний миг надо выкрикнуть во весь голос то, во что веришь.
– Ты веришь в любовь? – Герда споткнулась, выправилась. В голосе было удивление.
– Я верю в силу легких, – парировал скинхед. – Выкрикнул первое, что на ум пришло…
– Любовь?
– Да! И это порвало парню шаблон, признайте.
Таджик хмыкнул. Герда засмеялась. Комар не выдержал и хмыкнул. Интересно, что смех – разгонял золотую пелену, делал голоса – дальше. «Убей их, Комар… у… бей…»
«Идите вы, – подумал Комар. – Куда подальше».
– Любовь? – продолжал скинхед. – Нет, детектива. Но я думаю, что ответ все же правильный. Если есть воинство добра, то Любовь – где-то в первых рядах, один из лучших бойцов. Даже если Добро проигрывает. Настоящая победа Добра – не в результате борьбы, а в самой борьбе. Пока Добро продолжает сражаться – пусть истекая кровью и выблевывая кишки – ни одно, даже самое охуевшее Зло не будет чувствовать себя в безопасности.
– Да уж. Слава богу, что мы не встретили там твоего Крысиного короля.
Убер хмыкнул.
– Повезло. Мы с тобой вообще везучие сукины дети, Комар! Ты заметил?
Комар поперхнулся. Откашлялся, оглядел пульсирующие, истекающие кровью стены Храма-на-Крови. Потом оглянулся на вереницу слепцов, бредущих за ним. Словно вереница прокаженных с какой-то средневековой гравюры.
«Везучие сукины дети».
– Да уж. Лучше и не скажешь.
Снаружи была питерская ночь. Золото-кровавый, людоедский сумрак закончился.
Свежий воздух.
Комар огляделся. Потом без сил опустился на землю. Ноги не держали. Компаньоны стояли на удалении от Храма-на-Крови – так, что шепот голосов
