– Убер, может, хватит болтать? – не выдержала Герда. – Мы же шли куда-то. Ты не забыл?
Комар мысленно согласился.
– Ага, – сказал Убер. – Привал, пацаны. Пересидим метель и пойдем дальше. Простоцарь, ты чего застыл?
Бывший царь стоял у огромного полотна, выполненного в розово-кремовых тонах – похожего на выставку кондитера, увлекшегося живописью. В полутьме зала молочно белело крупное тело женщины. Глаза женщины были веселые, под хмельком.
– Позднее барокко, – прокомментировал Убер. – Или рококо? Вечно их путаю.
Ахмет отвернулся. Замер. Снова – медленно – повернул голову к картине.
Показалось, что пока он не смотрел на картину, выражение лица женщины изменилось. Исказилось ненавистью.
Стало жутким лицом покойницы…
Ахмет вздрогнул. Затем повернул голову и внимательно посмотрел на женщину. Женщина улыбалась, глаза были веселые.
«Глюки у меня, что ли?» Ахмет на всякий случай отступил от картины на пару шагов. Ничего не изменилось. Но затылок заледенел. «Что тут происходит?!»
– Ох, – сказала Герда за его спиной. Ахмет скосил глаза. Не хотелось поворачиваться к веселой женщине спиной. – Вы видели?
– Что видели? – заинтересовался Убер. – А?
– Вы скажете, что это глупость… но…
– Это глупость, – заявил Убер авторитетно. – Все, теперь худшее позади, можно рассказывать. Что ты видела?
Герда поежилась. Противогаз стиснул голову так, что заболели кости. Глупости, но ведь…
– Картинка показала мне язык. Тот старик в плаще… – она не договорила.
Ахмет дернулся.
– Мне тоже, – сказал Комар. – Только это была лошадь.
Пауза. Таджик поднял голову.
– Стыдно так зависеть от мнения какой-то лошади, – укорил Убер. Поднялся на ноги. – Ладно, показывайте, кто вас обидел?
И тут вспыхнул свет. Убер сдавленно выругался. Герда зажмурилась, перед глазами плыл яркий силуэт. Лампа, с абажуром, почти черным от пыли, вдруг загорелась ярко-ярко – словно прожектор заработал.
И снова погасла. Пшшш.
Пятна плыли перед глазами.
Комар подошел ближе, отчаянно моргая. Наклонился и показал Герде электрический шнур. Лампа не была включена в розетку.
Убер кивнул.
– Ну, вот такая фигня. Пошли отсюда.
Все чувствовали неясную тревогу. Словно что-то плохое надвигалось со всех сторон.
Герде теперь все время казалось, что люди на портретах смотрят на нее, не отрываясь. Корчат за ее спиной рожи. И не только люди. Лошади, львы, собаки и даже жареная индейка на блюде. Комар с Ахметом поминутно оглядывались. Таджик шагал молча, но тоже выглядел слегка напряженным.
И только Убер бодро покрикивал:
– Проникаемся культурой, товарищи! Проникаемся!
Наконец, Герда не выдержала:
– Слушай, культуролог, заткнись, пожалуйста, а? – попросила она.
Странно. В отличие от криков Убера негромкие слова девушки вдруг гулким эхом разнеслись по пустым коридорам Эрмитажа, словно усиливаясь от каждого повторения. Герда покрутила головой. Она никогда не слышала, чтобы эхо усиливалось, а не затихало. Тишина. Затем вдали что-то громко и отчетливо стукнуло. БУМ!
Все вздрогнули. Даже скинхед.
– Ну вот, – сказал Убер. Почесал лоб. – Что же ты, девица-красавица моя, наделала…
– А… что?
– Так ведь без экскурсовода тут нельзя.
– А ты тогда кто, трепло?! Ты уже минут сорок не затыкаешься?
– А я – аудиогид. Тише! Замрите!
Шшш. Бух. Бух. Тяжелые шаги. Такое ощущение, что кто-то остановился в соседнем зале.
– А это кто? – спросил Комар шепотом.
– А это, видимо, он и есть. – Убер покачал головой. – Допрыгались, брат.
– Кто он?!
