– Еще раз! – велел Акопыч. – И теперь соберись, внимательнее! Натягивай носок! Натягивай! Еще!! Пошел!
«Да тяну я твой чертов носок». Артем, игнорируя боль, натянулся как струна. Потом сделал два шага, махнул ногой и сделал рондад. Приземлился с рондада, вышел в прыжок и сделал заднее сальто. Приземлился почти ровно, вытянулся… Огненная вспышка в голове. Боль прострелила через все тело, но он сдержался, сжал зубы. Терпеть! Артем оглянулся. Вроде уже лучше?
Все равно старый хрыч докопается. У-у, достал уже. Иногда Артему казалось, что он теперь даже ходит, дышит и ест неправильно.
– Балда, – сказал Акопыч. Хотя прозвучало скорее одобрительно. – Ладно, иди сюда, посмотрим твое колено.
Артем дохромал до старика, со стоном сел на пол.
Сальто оказалось неудачным, мягко говоря. Не дотянул. Врезался коленями в пол. Тонкий мат смягчил удар, но все равно… Артем обхватил колено руками, закачался, пытаясь унять боль.
– Больно? – ласково спросил Акопыч.
Артем упрямо замотал головой. Не дождешься, старый садист. Зубы сводило от боли, перед глазами прыгали черные пятна. Он застучал кулаком по стене, чтобы переждать боль. Черт, как болит нога!
Он закусил губу.
Старик хмыкнул.
– Конечно, больно. Мне бы тоже было больно, если бы я так плохо приземлился. Соберись! Артиста делает внимание и сосредоточенность. Это не считая упорства и прилежания. И послушания, конечно.
– А больше артиста ничего не делает? – огрызнулся Артем.
– Дерзишь, малец? Это хорошо. А теперь послушай…
Артем поморщился. Начинается.
– Опять о том, чего мне не хватает?
Старик покачал головой:
– Раньше, до Катастрофы, все только и говорили, что о мотивации. Мол, это такая важная вещь, успешного человека делает только правильная мотивация… Километры книг написали на эту тему. А я говорю: ерунда это все. Чушь. Стены пробивает не хитровыебанная мотивация, а простой железный лом. Понимаешь, мальчик? Ты просто должен бить и бить в одно и то же место – год за годом. И все. И однажды стена рухнет. Все эти километры мотивационных книг можно заменить одной-единственной фразой…
– Какой? – спросил Артем сквозь боль.
– Успеха достигают не тонкие творческие личности, а упрямые долбоебы. Так что вставай – и бей в стену, мальчик.
Старик стоял, широко расставив ноги. Упрямый и злой.
– А как же везение? Удача? – Артем уже мог говорить вполне связно. Боль понемногу отпускала. Он растер колено, зашипел от боли. – А… талант?
Акопыч посмотрел на него внимательно, седые растрепанные брови нахмурились.
– В жопу талант, – резко сказал старик.
Артем открыл рот.
– А как же…
– Единственный талант, что я признаю: это талант не сдаваться. А теперь, нечего прохлаждаться! – Артем подскочил. Старик уже почти кричал: – Встал и пошел. Еще раз! Носок тяни! Носок!
Артем сделал, как сказали. Натянул носок. Больно.
– Эй вы, репетиторы! – окликнули их. В каморку заглянул Юра Гудинян, фокусник на арене и записной остряк в жизни. Длинное лицо его было серьезным, но в глазах тлела насмешка. – Нас пустили на Электру. Заканчивайте свои мучения.
«Итак, – думал Артем, лежа в темноте палатки и глядя в изогнувшийся от старости полотняный потолок. – Я в цирке. Мечта исполнилась».
Почти.
У мечты был горьковатый привкус реальности – с болью в мышцах и с хроническим недосыпом.
Электросила встретила цирк равнодушно. Шумный и красочный парад-алле, которым обычно открывались представления цирка, пришлось отменить. Это было частью договора с руководством станции, пояснил всезнающий Гудинян. Мол, время военное и все такое. Поэтому на первое представление пришло мало зрителей («лохов», сказал Гудинян и хмыкнул), выручки не было. Питон ходил настолько мрачный, что от него шарахались даже местные менты.
Но потихоньку все наладилось. Народ на станции узнал, что цирк приехал, и люди начали собираться. На третьем представлении был уже привычный аншлаг. Циркачи взбодрились.
Артему все это было в новинку. За день он умотался так, что недавнее голодное время вспоминалось ему как блаженные каникулы. Работа, работа, работа. Ему уже даже снилось, как он натягивает канаты или тащит реквизит. Никакого отдыха даже во сне.
