обрушилось на пол.
Сверху лежала открытая тетрадка Натаниэля. Я бросил на неё равнодушный взгляд, ожидая увидеть обыкновенный конспект, но с удивлением замер, разглядывая слова, написанные интересным и немного острым почерком. Они были знакомыми, но абсолютно не читаемыми: в середине почти каждого были переставлены буквы, а иногда часть слова просто отсутствовала или, наоборот, повторялась несколько раз. Можно было лишь догадываться, о чём именно писались эти предложения.
Натаниэль перехватил мой взгляд и спросил, наклонив голову набок:
– Ну как тебе?
Это прозвучало довольно язвительно, но я ответил растерянно:
– Почему ты так странно пишешь?
– Ну, потому что, когда я не задумываюсь, у меня не всегда получается правильно, – беспечно произнёс Натаниэль. – Это сложно объяснить. Примерно как говорить и писать на разных языках одновременно и не видеть разницы между ними.
– И что, у тебя такой беспорядок и в голове? Как ты его… – я запнулся, с трудом заставив себя произнести слово из моего сна, – контролируешь?
– Контролирую? – Он усмехнулся. – Некоторые вещи невозможно контролировать, как ни старайся. Но у меня не беспорядок, а порядок, потому в нём есть своя логика. И я могу переделать его в то, что мне нужно. Жизнь – это ведь не сон. Да. – Натаниэль посмотрел на меня всё с той же саркастической улыбкой: – Писатель с дислексией – это безумно иронично, правда?
– Думаю, тебе просто нужен тот, кто будет тебя исправлять, – быстро ответил я, все ещё прислушиваясь к звучанию последних фраз Натаниэля, потому что в них совершенно точно содержалась подсказка, с помощью которой я, возможно, мог бы ответить на многие почти неразрешимые вопросы, касающиеся моего сна.
– Раньше я пытался изменить всё вокруг. Мне казалось, что я умнее целого мира. А теперь… Скажи… – Натаниэль немного изменил интонацию. – Вдруг смысл жизни – это пончики?
Я ожидал услышать от него всё, что угодно, но не это.
Пончики? Я мог бы сказать только, в чём смысл жизни пончиков.
– Готовить пончики. С утра до вечера. Одинаковые, с сахарной пудрой, – Натаниэль проговорил всё это с какой-то едва уловимой грустью. – А я ведь и не умею.
Мне вдруг стало невероятно печально от его слов, как будто мы оба упустили что-то важное. Я расстроенно посмотрел на немного побледневшего Натаниэля и сказал так, как будто мои слова обязательно должны были его утешить:
– Знаешь, а у меня есть сахарная пудра, – а потом добавил совершенно искренне: – Но вообще-то я не люблю пончики. Так что это так себе смысл жизни.
Одно мгновение Натаниэль смотрел на меня, словно не понимая смысла моих последних слов, а потом улыбнулся и проговорил тихо:
– Если я стану звездой, ты обещаешь найти меня?
– Конечно, обещаю. Не сомневайся.
– Не получилось, да?
Я кивнул, зная, что еще секунда, и Натаниэль снова объяснит, почему у нас ничего не вышло. Но в этот раз он просто сказал:
– Ты никогда не научишься читать мои мысли.
Он произнёс эту фразу настолько уверенно, словно она была его окончательным решением, как смертный приговор на суде внутри моего сознания.
Я начал забывать, что нахожусь во сне, потому что на этот раз правила игры поменялись, и рассерженно сказал:
– Да откуда ты всё про меня знаешь?
Натаниэль громко рассмеялся, не собираясь отвечать на мои бессмысленные вопросы.
Я наблюдал за ним, понимая, что смеётся вовсе не он, а я сам, снова оказавшись перед бесконечным зеркалом. Было безумно сложно понять, с какой стороны находится моё отражение, а с какой стою настоящий я.
Мой ледяной смех звучал всюду, мешая сосредоточиться. Я прошептал отчаянное «хватит» и закрыл уши руками, заранее зная, что это не поможет. На короткое мгновение мне безумно захотелось исчезнуть, но я сжал зубы и прошептал, подражая настойчивой и твёрдой просьбе Натаниэля:
– Посмотри мне в глаза!
Второй Я по ту сторону воображаемого зеркала внезапно перестал смеяться. Я увидел, как в его взгляде мелькнуло некоторое замешательство, словно мои слова парализовали его, лишив возможности действовать по собственной воле. Пользуясь секундным превосходством, я строго посмотрел в пронзительные голубые глаза, удивительно отличающиеся от натаниэлевских – мой взгляд был гораздо более взволнованным и опасным.
Один из нас всё ещё улыбался, словно уже нашёл ответы на все вопросы.
Но, к сожалению, пока это не был я.
Вокруг становилось темнее, и мне казалось, что зеркало между нами, если оно действительно там было, вот-вот треснет, разбившись на тысячи
