– Да, снова самый подходящий вид, чтобы идти в гости, ага.
– Подходящий, – уверенно произнёс Натаниэль, делая вид, что не замечает нотки сарказма в моём голосе.
Дверь в комнату захлопнулась, и мы с Фалленом остались в приятной тишине.
Забавно, но я впервые оказался в комнате Натаниэля. Она была настолько маленькой, что кровать и стол были сдвинуты вплотную, а роль шкафа играли несколько вешалок за дверью и большой ящик для вещей под кроватью. Наверно, если бы Алиса была мальчиком, то детскую комнату не пришлось бы делить дополнительной стеной на две поменьше.
В любом случае у Натаниэля было очень уютно – я вдруг словно оказался на чердаке под крышей какого-нибудь дачного домика, полного тайн и волшебства, а не на шестом этаже обычной девятиэтажки.
Справа от меня на стене висела фотография: разводной мост над Невой, сверкающий десятками огней, отраженными в ночной воде. Она состояла из пазлов, наклеенных на картонную основу, но была собрана не до конца: несколько десятков кусочков отсутствовало, словно они выпали и потерялись или просто никогда не были частью этой фотографии. Я несколько мгновений поискал их глазами, но, конечно же, не нашёл.
Честно говоря, если бы они действительно потерялись, я бы не отыскал их, даже если бы внимательно осмотрел всю комнату, потому что вокруг царил ужасный беспорядок: на кровати грудой валялись разные вещи, а книги и тетради на столе лежали вперемешку.
Мне безумно захотелось убраться, и я, почему-то совершенно не подумав о том, что мои действия могут обидеть или расстроить Натаниэля, начал наводить порядок.
Книги и учебники выстроились аккуратной шеренгой вдоль подоконника, а ручки и тетради отправились в полупустой ящик стола. Все чистые листы бумаги я сунул в голодный принтер, а те, на которых было что-либо написано, отложил в отдельную стопку. Крошки, вытряхнутые из клавиатуры, я высыпал в мусорную корзину и взял в руки довольно тяжелую фиолетовую папку.
Первая страница, вставленная в неё, была просто белой, и я открыл папку посередине, чтобы убедиться, что все остальные листы тоже чистые.
До того как в дверь в комнату бесшумно распахнулась, я успел понять, что держу в руках натаниэлевскую книгу, почему-то до сих пор безымянную, но уже состоящую не из одного десятка глав. Книгу, которую я не должен был находить без его согласия – Натаниэль сам должен был мне её показать.
Я быстро положил папку на место и сел на кровать, как будто невольно пытаясь спрятать книгу за спиной.
Натаниэль протиснулся в комнату, изо всех сил стараясь не разлить содержимое двух чашек, которые осторожно нёс в руках.
– Что это, чай?
– Да, чёрный, без сахара.
– Терпеть не могу чай. – Я отвернулся и, не зная, что ещё сказать добавил: – Сделай… сделай мне кофе.
– Кофе? – Натаниэль поставил обе чашки на стол, понимая, что настоящая причина моего недовольства – вовсе не ненависть к чаю.
Мы оба отлично знали, что кофе – это последнее, что мне стоило бы просить. Хуже мог быть только кофе с сахаром и шоколадом.
– Ты уверен? Вдруг ты тогда всё здесь снова разрушишь? И смысл тогда было убираться?
Я невольно улыбнулся его последней фразе, а потом протянул Натаниэлю фиолетовую папку. Он окинул удивленным взглядом сначала меня, а потом свою книгу и сказал то, что я никак не ожидал услышать:
– Ты уже прочитал?
Мысленно прикинув объем текста и время, которое Натаниэль отсутствовал, я произнёс, не зная, говорить это с иронией или просто с улыбкой:
– Нет, я ведь не умею читать со скоростью десять тысяч слов в минуту.
– Ну ладно, – он пожал плечами так, словно мы говорили о чём-то совершенно не важном. – Это даже хорошо, потому что она ещё не до конца готова, но, если хочешь, возьми её вечером с собой и прочитай дома то, что уже есть.
– А почему только вечером?
– Потому, что сейчас мы можем поехать к Александру. Мой папа хочет отвезти нас на машине. Поедем? Возможно, сегодня ты наконец сможешь найти ответы на вопросы.
Александр сидел не у окна, как в прошлый раз, а на кровати, устремив потускневший взгляд куда-то в бесконечность, начинающуюся с бледно-зеленой стены.
Его скулы, казалось, стали ещё острее из-за того, что на этот раз он был чисто выбрит.
Я медленно опустился рядом с папой, снова стараясь разглядеть в его внешности хоть какие-нибудь черты нашего сходства, но все попытки были тщетными – я видел только усталого и невероятно худого человека с правильными чертами лица. Александр был тенью меня, себя и, кажется, всего мира, который как будто замирал, отражаясь в его пустых глазах.
Я беспомощно сжал папины тонкие пальцы в своих, невольно удивляясь тому, что в его абсолютно идеальных руках всё ещё сохранилось тепло, которое я мог не только чувствовать, но и видеть – в сиянии вокруг наших ладоней.
Долгое время мне не удавалось поймать взгляд холодных голубых глаз, но когда я наконец заглянул в их равнодушную темноту, то мгновенно провалился в самую глубину бездонных зрачков.
