На этот раз всё было одновременно и сложнее, и проще. Мне не было весело и совершенно не хотелось отдавать жестокие и бессмысленные приказы; не хотелось, наверно, потому, что я не чувствовал власти над сознанием Александра. Сколько я ни кричал в пустоту, он не слышал моих вопросов, словно я обращался лишь к тишине, по собственной воле оказавшись в безмолвной ловушке.
Только теперь я смог до конца оценить степень доверия Натаниэля, который изо всех сил старался мне помочь прочитать собственные мысли. Александр же до сих пор даже не догадывался о моём существовании.
Вместо того чтобы испугаться, я вдруг ужасно разозлился, понимая, что упускаю последний шанс узнать что-нибудь о своем прошлом и о прошлом папы. Сжав зубы, я мысленно приказал: «Ответь мне. Немедленно».
И меня услышали.
Всего через мгновение чернота сменилась белым светом, который исходил словно от огромного количества невидимых ламп. И без того невероятно яркий, он тысячи и тысячи раз отражался в зеркалах, которые занимали всё пространство вокруг.
Из стеклянных глубин на меня посмотрели миллионы голубых глаз: с удивлением, со страхом, с надеждой.
Мысли, подобно неуловимому свету, десятки раз отражали друг друга, навсегда пропадали в зеркальном лабиринте вокруг меня, искажаясь и теряясь.
Чувствуя себя загипнотизированным бесконечным сиянием, я подошёл вплотную к одному из зеркал правильной формы и, отразившись в нём во весь рост, сказал:
– Папа, я не понимаю.
Наверно, я ждал, что в зеркале появятся какие-нибудь символы или что моё отражение заменит картинка из мыслей и воспоминаний.
Но ничего не произошло. Совсем ничего.
Если бы пространство вокруг меня умело смеяться, оно бы обязательно громко издевательски расхохоталось.
Лампочки замигали, и я почти физически ощутил, как мало у меня времени.
Совершенно не представляя, что нужно делать, я приложил руку к зеркалу. Но вместо того, чтобы, как в физическом мире, дотронуться до его глянцевой поверхности, моя рука провалилась в глубину, и я ощутил прикосновение пальцев, которые крепко сжались вокруг моего запястья подобно наручникам.
Старясь высвободиться, я потянул руку на себя, и отражение без усилий сделало шаг вперед.
Всё происходящее подозрительно напоминало мой сон. Но я не спал. И на этот раз у меня не было ещё одной попытки.
Но, к счастью, передо мной стоял вовсе не Второй Я, с которым мне предстояло сразиться, а Александр.
Без сомнений это был именно он. Во взгляде ярких голубых глаз моего восемнадцатилетнего папы читалась удивительная решимость, скрывающаяся за непривычной мне мягкостью и бесконечным упорством, которое я иногда видел в Натаниэле.
– Здравствуй, – тихо произнёс я.
– Это… это ты, – прошептал Александр, дрожащими руками обнимая меня за плечи с такой радостью, словно ждал моего прихода каждый день все эти восемнадцать лет.
– Расскажи, что произошло с нами, – спросил я, делая шаг назад.
– Нет, это ты расскажи мне. Ты… ты молчал столько лет.
– Рассказать? Что именно? – удивлённо переспросил я.
– Как там Анна? Почему она так давно не приходит?
– Мама умерла десять лет назад.
– Умерла… – Александр на мгновение закрыл глаза, а потом вдруг улыбнулся. – Значит, мы скоро встретимся с ней. Я… я так скучал, ты не представляешь.
– Я тоже скучаю, – прошептал я, невольно наблюдая за тем, как по щекам Александра катятся прозрачные слёзы.
– Но, – он посмотрел на меня. – Ангелина ведь жива? Она окончательно выздоровела? Она помнит меня?
Я кивнул и сказал немного растерянно:
– Но она, кажется, очень сердится на тебя…
– Да, по-другому и не может быть. Если… если она что-то нечаянно выяснила. – Александр замолчал на мгновение. – Это ведь только часть. Она не знает главного.
– Я тоже не знаю, – перебил я, снова ощущая, как мало времени у нас осталось на этот разговор. – Я ведь ничего не знаю. Или не помню. Только… только сны из детства. И музыку. И…
– Анна мечтала о том, чтобы у нас был невероятный ребёнок, – как-то по-особенному глядя на меня, произнёс Александр. – И ты удивительный. Прости, но я не смогу тебе рассказать, что произошло.
– Как же мне тогда узнать правду?
